— Хотите сказать, все, что сделали с Эльзой… все, что меня заставили сделать с ней… так было надо? И мою дочь похитили, чтобы заставить меня действовать? Просто для того, чтобы меня как следует разозлить?
— Замысел богов непросто понять.
— Замысел богов очень жесток.
— Но те характеры, которые рождаются под их руками, — великолепны.
Алекс покачал головой. Если все правда, и Эльза — камень преткновения между ним и кем-то еще, кем-то, желающим уничтожить ее, а заодно и весь род белых волков, то победить этого соперника будет непросто. Хотя бы потому, что имя его до сих пор оставалось тайной.
— Ответьте мне на второй вопрос, — вполголоса попросил он. — Когда остановятся эти часы в моей прихожей? — Заметив, что собеседник открывает рот и собирается ответить, Алекс поторопился добавить: — Историю о том, что две силы столкнутся, я помню. Меня интересует конкретный ответ — когда? Как скоро? Сколько у меня есть времени в запасе? День? Неделя? Год?
— Скоро, — не стал лукавить старик. — Вчера в кортеж наместника впервые бросили камень.
Алекс кивнул. Он тоже слышал об этом происшествии, более того, лично подключился к расследованию. Правда, виновника до сих пор не нашли.
— Подумайте, молодой человек, — продолжил знахарь. — Впервые за много лет существования Цирховии кто-то посмел оскорбить правящую власть. Кто-то посмел посягнуть на того, кто на троне. Пусть безобидно — но уже посмел. Скоро за этим камнем последует целая лавина. Кому-то правление белых волков стоит поперек горла.
— Но если наместника посадил на трон некто могущественный, почему он не защитит его?
— А почему ты думаешь, что не по его указке и бросили этот камень? — хитро прищурился старик. — Если богам надоедают их слуги, то почему они не могут надоесть человеку? К тому же, как я сказал, это не его трон, и упасть Волку оттуда рано или поздно придется.
Алекс пожал плечами. С этой стороны на ситуацию он просто не посмотрел. И на Димитрия он никогда не смотрел с этой стороны тоже. Получается, что не только жизнь Эльзы в опасности, но и ее брата — тоже? И будет ли кому-то плохо, если тот, наконец, покинет трон? Можно ли помочь тому, кому, похоже, помогать уже поздно? И стоит ли, вообще, вмешиваться во все это?
Видя его растерянность, знахарь засобирался домой, оставил в чайнике еще заварки для целебного чая и натянул свою шляпу.
— А это слово, — остановил его Алекс, — "анэм", что оно означает?
Старик подошел и по-отечески похлопал его по плечу.
— "Я следую своему предназначению". Да ты и сам мог бы догадаться, зачем спрашиваешь, сынок?
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
Говорят, ночь — это время чудовищ. Дневной свет обжигает их, укорачивает им лапы и хвосты, вынуждает прятаться в узкие норы и щели. Шум и суета пугают их и делают маленькими и ничтожными. Никто не боится чудовищ днем.
Поэтому ночью они выползают голодными и злыми. Тянут щупальца из тьмы и скалят из мрака зубы. Сверкают полными ненависти глазами и воют на разные голоса. Маленькие дети верят, что чудовища живут под кроватью или в шкафу. Они боготворят взрослых за смелость и не догадываются, что только с возрастом открывается настоящая тайна: самый жуткий монстр обитает у каждого внутри. Поэтому люди боятся одиночества — наедине с собой бывает нелегко уснуть.
Эта ночь, накрывшая Цирховию мягким бархатистым телом, не стала исключением.
На балконе верхнего этажа своей резиденции стоял Димитрий. Его ладони покоились на каменной балюстраде, а идеально вылепленное природой лицо было обращено к небу. Казалось, он не замечал ни собственной наготы, ни того, что позади него, за распахнутыми дверьми, свернулась клубком на полу очередная женщина, имени которой он даже не потрудился спросить. Его не волновало, что ее бедра испачканы кровью, а ночная осенняя прохлада наполняет комнату, пробирая бедняжку ознобом до костей. И то, что эта женщина смотрит прямо ему в спину, а в ее глазах страх борется с обожанием, его не волновало тоже. Его взгляд вообще был пуст и равнодушен.
В своей богато убранной спальне мерила шагами пространство вокруг широкой двуспальной кровати Северина. Ее волосы, влажные после душа, спадали по плечам, роскошный длинный халат окутывал фигуру, но ее красота напоминала цветок, срезанный и поставленный за стекло. Цветок, который никто не может потрогать руками. И ее постель до утра оставалась пуста.
У открытого окна в совершенно другой комнате, напряженно вглядываясь в темноту, застыла Ирис. Она давно не чувствовала холода, он не касался ее снаружи, он шел у нее изнутри. По ее безупречно гладкому лицу текли слезы, зубами она прикусывала губу до крови и едва заметно дрожала. Дрожала и старалась не подавать виду, как боится оборачиваться. А за ее спиной из воздуха медленно появлялся мужской силуэт.