Боярыню Людмилу князь велел Шварту привезти в Берестово для тайного разговора. Знал, что об этой усадьбе идёт дурная молва. Многие женщины ублажали в Берестове княжью плоть, выслуживая милость для мужа. Людмила об этом, конечно, знает, как не может не знать и то, что князь гневен на Ладомира. Другие жёны на её месте без колебаний бы удовлетворили княжью нуждишку, но Владимир почему-то сомневается, что Людмила такая же жёнка, как и все прочие. А почему его одолело это сомнение, он не знал и сам. Но Людмила приехала в Берестово по княжьему зову, и своим приездом огорчила Владимира до ожесточения в сердце. Поэтому и принял он её неласково, хмуря тёмные брови:
- Я твоим мужем недоволен, боярыня. Тать он и враг Великого князя. Бесчинствует на волоках, рубит головы моим воеводам.
- Если виновен, то взыщи, - спокойно сказала Людмила. - На то ты и князь.
Подобных слов Владимир никак не ожидал от неё услышать и даже растерялся под пристальным взглядом карих глаз. И тут же подосадовал на себя за растерянность. Шварт тут ещё мозолил глаза, не говоря уже о Нуре, потому и сказал им почти со злостью:
- Оставьте нас с женкой наедине.
Нур было заколебался, но княжий взгляд подтолкнул его к двери вслед за боярином Швартом.
- Садись, боярыня, - указал Владимир на ложе. - В ногах правды нет.
- Негоже мужней жене сидеть или лежать на чужом ложе, - Людмила от обиды даже лицом помолодела. - Не ждала я от тебя, князь, что ты начнёшь бесчестить меня с порога. Такое поведение и для язычника постыдно, а христианину так себя вести и вовсе великий грех.
Досада Владимира прошла, растерянность тоже, даже настроение улучшилось. Людмилу он больше не приглашал, а сам сел и взглянул на неё при этом насмешливо:
- Блуда ты, выходит, любила больше, чем ныне любишь Ладомира, если для его спасения отдалась простому мечнику, а сейчас брезгуешь князем.
- А может тот мечник стоит поболее иного князя.
Сказала сгоряча и зашлась в краске. Но Владимир почему-то не принял её слава за обиду. А удивило его то, что он страха в ней не почувствовал. Вероятно, знала женщина, что её любимый далеко и руки князя до него не дотянутся.
- Киевская старшина упрекает меня, что я не чту дединых обычаев. А по тем обычаям с разбойников спрос особый, до последнего родовича. Твой-то младший сын из рода Гастов.
- Если грозишь смертью сына, то согнусь я под тебя Владимир, но это уже не под князя согнусь, а под ирода, которому этот грех не проститься никогда.
Владимир уже пожалел, что помянул малого. Так нудить жёнку - срам для Великого князя. А до срама князь опускаться не должен, даже если рядом нет видоков. Тогда уж лучше силой оттоптать лебёдушку, чтобы унять жар в крови. Поступок этот хоть и не княжий, но не иродов. Вот только вряд ли в этом насилии будет для Владимира сладость. Ибо сладость для князя, когда ложатся из преданности, а силой гнуть следует, только когда в том есть нужда. Тогда это будет не грехом, а лишь необходимостью. Сейчас же насиловать женщину – блажь, и нудить её угрозами - тоже блажь. Князь должен свои желания держать в узде, а иначе не усидеть ему на столе.
- Принуждать не буду, - холодно сказал Владимир женщине. - Коли не люб я тебе, то твоя воля.
Владимир встал с ложа, подошёл к столу, налил из ендовы в чарку вина и неспеша выпил. Жар в крови угас сам собою. Иные заботы пали на ум.
- Не для утех звал я тебя, боярыня, а для серьёзного дела. Поедешь к боярину Ладомиру и скажешь ему от имени Великого князя, чтобы ушёл он с моей земли. Тогда не будет взыску ни с него самого, ни с его родовичей и ближников. А кровью я больше нудить людей к новой вере не буду. Про это тоже скажи. Передай Шварту, чтобы отвёз тебя домой.
И только когда покинула Людмила подворье, Владимир пожалел, что отпустил её. Вспыхнуло желание с новой силой, хоть садись на коня и пускайся в погоню. И что он нашел в этой женщине – красы особой нет, и телом огрузла. Владимира всегда влекло к худеньким. Разве что Куцаева вдова Забава средь его наложниц была сдобна телом. А после родов и вовсе раздобрела, догнав Людмилу. Потому, наверное, и отдал её князь ближнику Будимиру без сожаления. А привёл Забаву к князю Ладомир, выходит, и здесь совпали их желания?
Вспомнил Владимир о плешанском воеводе, и злоба вновь колыхнулась в сердце. Не надо было отпускать Волка с миром. Сколько раз пересекались их дороги, и теперь добром они не разойдутся.
- Нур, седлай коней, - крикнул Владимир.
Поначалу действительно за Людмилой решил броситься в погоню, но потом круто развернул коня к Будимировой усадьбе. Знал, что боярин сейчас находится там с женой Забавой. А почему поступил так, а не иначе, забыл в горячке объяснить самому себе.
В Будимировой усадьбе Великого князя не ждали и долго топтались у ворот. А как те ворота распахнули, так сразу поняли - князь не в духе. Холопов он обругал последними словами, а одного, подвернувшегося под горячую руку, даже огрел витенем. За Владимиром въехали мечники. Тут уж многих Будимировых челядинов прошиб пот - не со спросом ли прибыл в усадьбу Великий князь?
А тут ещё на беду боярин Будимир замешкался с сапогами, и пока Забава ему помогала, забыла впопыхах прибрать волосы. Князь, восходя на крыльцо, бросил ей сквозь зубы:
- Патлатою встречаешь гостя, словно не боярыня, а потаскуха какая-нибудь.
У Будимира от слов княжьих оборвалось вниз сердце. Прежде Владимир редкого боярина навещал в усадьбе, а к Будимиру ворвался вихрем. А уж чем мог не угодить ему ближник, так и не пришло на ум.
Первую чарку князь против всякого ряда принял не из рук Забавы, а из рук холопки, которая от такой чести растерялась и сомлела в испуге. Пил князь долго и жадно, кося злым глазом на боярыню. А покончив с мёдом, притянул её к себе и поцеловал в уста. Конечно, гостя так и по обычаю положено приветить хозяйке, но князь слишком уж затянул это приветствие.
Вошедшие с князем мечники смущённо покашливали. У боярина Будимира лицо пошло бурыми пятнами. Уже и то срамом для него было, что взял он Забаву из потаскух княжьих, но ведь взял честью и обвенчался христовым рядом. Что сластолюбив князь, это знали все, но ранее он хоть меру соблюдал и не мял жён на глазах их мужей.
Владимир, наконец, оторвался от губ боярыни и бросил небрежно хозяину:
- Зови к столу, Будимир, привечай гостя.
Владимир и сам сел, и Забаву усадил рядом с собой, а Будимира придержал в отдалении. Это уже по всем приметам немилость. Но и здесь Будимир смолчал, принял княжью блажь как должное.
- За твое здоровье, боярин Будимир, быть тебе отныне радимицким воеводою.
По терпению и награда. Глянул Владимир в глаза боярина, а там и удивление, и восторг, и благодарность. Выходит, всё верно. Даже не разумом, а верхним чутьём угадал Владимир, где можно, а где нельзя. Прокопий говорит, что на князя снисходит благодать, и живёт он не только человеческим разумом, но и тем, что этого разума много выше. Слово князя выше, его деяние выше, неизмеримо выше, чем слова и деяния простых людей. И если князь положил на твою жену глаз - терпи, ибо князь не только берёт, но и даёт терпеливым.