На грани убытков был и сам Артем. Жизнь на альпийском курорте весьма недешева, ведь денег у Арлетт он не брал принципиально, а платил за себя (и за нее, кстати, если выходили куда-то вдвоем) всегда сам. Еще пара недель такой жизни, и ему не на что будет покупать обратный билет. Лучше до этого не доводить.
И то, что во второй уик-энд декабря Алька не приехала в Тинь, сославшись на срочную работу, из-за которой она не успевала на ночной экспресс до Бург Сен-Морис, лишь уверило его окончательно в правильности принятого решения: надо уезжать. Снега нет, делать нечего, он здесь, как ни крути, чужой. И Аленке только мешает: ей результаты исследований надо сдавать, а она мотается к нему каждые выходные. Нет, точно. Надо уезжать. Пока еще есть деньги.
– Арти, не уезжай…
Это мы проходили уже.
– Нет, Ален, я решил. У тебя дела, работа. Мне здесь заняться нечем. Тем более, видишь, тут даже обещанного тобой снега нет.
– Он обязательно выпадет!
– Аль, – он грустно усмехается, – ну не в снеге же дело, ты понимаешь…
Она какое-то время молчит, но Артем видит – не сдалась, собирается с мыслями, со словами.
– Тима, я прошу тебя… останься… до Рождества. Потом уезжай… если не передумаешь.
Если он останется до их Рождества, а это еще почти две недели… Деньги у него кончатся. А с другой стороны, если это так важно для нее… и после Рождества она его спокойно отпустит… Черт с ним, попросит один раз денег у родителей. Потом вернет. Лучше уж у родителей денег просить, чем у своей девушки.
– Хорошо, Аль… Если это так важно для тебя…
– Очень!
– Договорились.
Она знала, что он не останется с ней. Она видела таких, чувствовала. Эту внутреннюю свободу и неприрученность, шальной ветер в глазах и явное нежелание обрастать связями, отношениями. Как он торопится исчезнуть из ее жизни. Он дикий, неприручаемый зверь, и его нужно отпустить, он никогда не будет домашним, ее. Она знала это.
Логика покидала ее, когда она лежала, чувствуя на себе тяжесть его горячего тела. И на смену логике приходило лишь одно желание: не отпускать. Чтобы хотя бы еще немного, еще чуть-чуть он был с ней. На ней. В ней. Не отпускать. Не сейчас, хотя бы еще чуть-чуть. Отпустить его потом, когда-нибудь… потом.
– Артем, ты когда назад?
– После двадцать пятого.
– О, отлично.
– Соскучился, Ковалев?
– Размечтался. У нас просто сразу после новогодних событие…
– Какое?
– Регистрация.
– Какая регистрация?
– Тупишь… Успел заработать очередной сотряс?
Артем не сразу понимает, о чем говорит Виталий. А когда понимает…
– Ниху*себе…
И снова молчит. Молчит и Виталий. А потом:
– Знаешь, меня Лизка стала «папой» называть.
– Поздравляю.
Виталий беззвучно ругается. Но упрямо продолжает:
– А Таня беременна.
– Ого…
– Да! И если сын родится – я назову его Кириллом!
Литвин молчит. Пауза в разговоре снова затягивается.
– Артем! Черт, сука, ответь мне! Хоть что-нибудь скажи! Что я урод, козел, предатель и…
– Еще вопрос, у кого сотряс, Виталь.
– Чего?
– Жизнь продолжается. И… я рад за вас.
Ковалев выдыхает.
– Спасибо, брат.
– Было бы за что. Когда точно регистрация?
Глава 19. Разнообразная
За десять дней до Рождества в Альпы пришла зима. Пришла внезапно, уже даже и как бы неожиданно. Вернулась загулявшая хозяйка в свою вотчину. И улицы Тиня стал заполнять снег и туристы.
Те, кто, видя такую ситуацию с погодой, отменили свои рождественские поездки в Альпы, колоссально просчитались. Ну а те, кто до последнего надеялись на чудо – те были вознаграждены сполна. Непрекращающийся ни на минуту снег – а снегопад лишь иногда ослаблялся, превращаясь временами из густого потока, будто там, наверху вспороли пуховую перину, в медленный танец крупных снежинок-солисток, за три дня полностью укутал Тинь, сделав его тем, чем ему и положено быть – одним из самых продаваемых брендов: Рождественские Альпы.
Кафе, рестораны и бары наполнились разноголосыми толпами, довольные, возбужденные лица. Артема не интересовало ничего, кроме снега. Он купил себе трехдневный скипасс
[10] и методично его выкатывал. Впрочем, его решимости после Рождества уехать это не отменяло.
Зайдя в очередную кафешку и размышляя, чего ему хочется больше – глинтвейна или горячего шоколада, он вдруг услышал… Нет, русскую речь он слышал неоднократно, но этот голос говорил не столько на русском, сколько на родном Артему языке.
– Бля, я просто не знаю, как мы будем гидовать эту банду алкашей втроем. Надо было искать кого-то на замену, хоть не из наших!
– Да кого ты найдешь накануне Нового Года! У всех гидов все с осени на новогодние расписано!
Литвин резко оборачивается.
Группа говорящих по-русски состоит из троих, двое к нему спиной, третий лицом. И лицо, блин, знакомое…
Их взгляды пересекаются, проблеск узнавания у его визави. Приглашающе кивает ему головой, Артем подходит, не раздумывая.
– Литвин?
– Он самый.
– Рад встрече!
Отвечает на крепкое рукопожатие. По всему видно, из наших, из своих, но кто?…
– Взаимно. Только, извини, не помню… Лицо знакомое, но вот имени…
– Максим. Макс Пуля. Поляков, то есть.
И имя знакомое, но вот откуда…
Макс правильно понимает сомнение, отраженное на лице Артема.
– Ты к нам на Камчатку прилетал, пару лет назад, на хели.
Точно! Камчатская белая диаспора. Эти всегда особняком, сказывается удаленность географии. Но она же – география, а еще климат и суровый дальневосточный характер, делает этих ребят одними из лучших в их деле. Артем вспоминает ту свою единственную поездку на Камчатку с целью расширения географии катания и приобретения нового опыта. Волшебные склоны и снег – им тогда повезло с погодой, купание в горячих источниках, знаменитый камчатский краб. Да, классная вышла поездка. И Макс тогда был один из гидов.
Еще раз, уже совсем иначе, с искренним удовольствием от встречи и узнавания, жмет руку Полякову.
– Здорова, Макс. Рад, рад тебя видеть! Извини, что не узнал. Просто не ожидал тебя здесь увидеть.
– Ну а где встречаться, как не здесь! – ответно улыбается ему Максим. – Здесь сейчас рай на земле.
– Точно!
– Знакомься! Ты, по-моему, не знаешь… Илюха Панин, – еще одно рукопожатие. – Маша Елизарова.
На Машу уставился не только Литвин. Как минимум, половина мужчин в этом кафе разглядывали Машу. Откровенно или исподтишка, но – смотрели. Было на что.
Истинный тип славянской красоты – рослая, статная. Яркие голубые глаза, золотисто-русая коса толщиной с руку Артема. Губы, как лепестки, ямочки на щеках от искренней улыбки.
– Так вот ты какой, Артем Литвинский… Наслышана. Рада встрече, – она протягивает ему ладонь для рукопожатия.
Какие ж гарные на Камчатщине дивчины!
– А я вот о тебе не слышал. Рад, что восполнил этот пробел в своем образовании, – неожиданно для себя Литвин изображает поцелуй руки. Его неуклюжая галантность вызывает улыбку у Маши и смех у ее спутников. Впрочем, смеются по-доброму.