Такое же море, в общем такая же вода, голубая и соленая; та же шелковая рябь на ней, та же прозрачность; а может быть, и те же самые рыбы, которые стаями гуляют по Средиземноморью от побережья к побережью.
Тот же густой солоновато-горький аромат в воздухе, соль, отлагающаяся на камнях; только там не было ни морских колодцев, ни известняковых скал, а лишь длинная полоса мелкого золотистого песка, которая терялась вдали в пыльце солнца и в белизне пены.
А сосны там были высокие, а не приземистые, как здесь, на Кефаллинии. Большие зонтичные пинии, пыльно-зеленого, словно выгоревшего цвета, вздымали к небу прямые колонны своих стволов, среди которых эхо звучало гулко, как в соборе.
Тот же свет, те же запахи, то же ленивое присутствие моря; вот и листовки стайками летят с неба на макушки деревьев и на берег; но не было там такого пустынного моря — неумолимо пустынного целыми днями. Там приходили на рейд серые военные корабли; они бросали якорь; к ним можно было подплыть на шлюпке, осмотреть их. Приходили торговые суда, груженные мраморными плитами и углем, застилая горизонт клубами дыма, у причала швартовались парусники с вымпелами на мачтах, их спущенные паруса со свистом падали на палубы. То море кипело жизнью, оно было многолюдным, проезжим, как городская площадь.
Здесь же с того дня, когда флотилия ушла в Бриндизи, море становилось все пустыннее, все теснее обступало Кефаллинию; это море перехватывало дыхание, на него не надо смотреть, иначе задохнуться можно.
Альдо Пульизи вновь перечитал листовку; читали и его артиллеристы, они посмеивались и шутили, чтобы скрыть страх. Капитан смотрел на своих солдат; теперь в них не было ничего крестьянского, они казались каким-то сплавом рабочих-механиков и первобытных воителей, сражающихся камнями и копьями, а не пушками. Притворно насмехаясь над немецкими угрозами, они явно ждали его слов; в их расширенных зрачках маячил призрак капитуляции, покорности, вспыхивал, но тут же гас огонек отчаянной, неосуществимой надежды.
Альдо Пульизи понимал все это; он читал в их глазах так же ясно, как и в своих: то были одинаковые надежды, одинаковая покорность.
Глядя прямо перед собой на гладкую равнину моря, капитан скомкал листовку в кулаке.
— Вы что думаете, — сказал он, — они нас в живых оставят?
Джераче покачал головой: он думал о ребятах с острова Святой Мавры, о своей гречанке, которую не видел уже давно. Сколько дней? Как она там одна, без его сильных рук, помогавших ей обрабатывать клочок земли? Он поискал глазами домик среди холмов, зная, однако, что отсюда его не увидишь. Если б не эта война с немцами, думал он, сейчас бы мы виноград собирали. Он вспомнил коринфский виноград, продолговатый, желтый, как мед, касавшийся земли своими короткими низкими лозами. Вот и у него дома, в Италии, сейчас время сбора винограда…
Нет, никто не верил немецким листовкам, сыпавшимся с неба. Они готовили еще одну ловушку — солдаты понимали это; единственный путь к спасению — сражаться, побить их, разоружить гарнизон в Ликсури. Продолжать драться. Несмотря на налеты и бомбежки. Кто знает, с минуты на минуту в море может появиться англо-американская или итальянская военная флотилия. Ведь существуют же еще где-то боевые военные корабли итальянского королевского флота! Радиостанция Бриндизи призывая дивизию продолжать борьбу, обращалась к командирам и солдатам, восхваляла их боевой дух; не могли же правительство Бадольо и союзники бросить их вот так, посреди моря. Достаточно было бы небольшой эскадры, чтобы изменить ход событий; хватило бы нескольких самолетов. Или Кефаллиния слишком мала, слишком незначительна для их стратегических планов?
Да, это слишком маленький остров, абсолютно ничего не значащий в стратегическом отношении. Генерал снова стал рассматривать его на карте, висящей на стене. Кефаллиния. Чуть побольше скалы, далекая от всех фронтов, от итальянского фронта, от всех морских трасс; кораблю надо идти сюда специальным рейсом. Кефаллиния, увиденная здесь, на карте, глазами генерала, по-солдатски, как он всегда на нее смотрел, была лишь точкой в море, одной из многих точек, образующих дугу Ионического архипелага. Архипелаг и остров, абсолютно бесполезные для оперативных целей. И в Бриндизи, и в союзных штабах Кефаллинию могут рассматривать только так. Но он, генерал, при желании мог видеть ее из этого окна иной — более живой и реальной, в слитности знакомых лиц, имен, голосов.