Адриана не двинулась, не поглядела. Жалюзи были спущены, между планками пробивался нежный зеленоватый свет, полосками ложившийся на пол, на коврик. Дым сигареты в пепельнице тонкой прямой нитью поднимался к потолку.
«Ну, вот, — подумала она, — «юнкерсы» возвращаются».
Вилла вздрогнула; разлетелись последние стекла где-то в соседней комнате, распахнулась и захлопнулась дверь; порыв горячего ветра пронесся по спальне. Нить дыма порвалась, рассеялась. Но волна, рыча, пронеслась мимо и обрушилась на другую сторону залива, на Аргостолион и холмы.
Адриана машинально потянулась за сигаретой, догоревшей до половины. Не закончив это движение, она внимательно посмотрела себе на руку. Жалкая, костлявая, бескровная рука с тусклыми ногтями, тысячи морщинок на пергаментной коже; рука, которая долгие годы давала оплаченные ласки, не получая взамен ничего, кроме этой тоскливой жизни в меблированных комнатах.
«Хоть бы немного любви взамен», — подумала Адриана.
Снова вернулась она к прожитым годам, но ей не удалось найти в них ни одного лица, отличавшегося от вереницы других безымянных лиц. В памяти не сохранилось ни одного имени.
«Юнкерсы» снизились над дорогой: казалось, они были совсем рядом, за садовой оградой. Ветер рванул жалюзи, в комнату ворвался свет, ослепляя Адриану.
Она вскочила с постели и подбежала к окну, чтобы занавесить его; все еще ослепленная, она увидела, как черное крыло самолета снижается, идет прямо на нее, словно ищет именно ее — Адриану — и никого другого. Пулеметная очередь проскакала по саду и унеслась вместе с тенью самолета.
Может быть, подумала Адриана, лучше было бы пойти в сосновую рощу, как синьора Нина и девушки.
Она прислушалась к стрельбе, вновь вспыхнувшей в отдалении. Посмотрела на небо, где неслись стаи самолетов.
Да, вероятно, она сделала ошибку. Вероятно, права была синьора Нина, не желавшая поддаваться судьбе, убежавшая в лес, продолжая надеяться на своего греческого капитана. Может быть, надо было как-то взбунтоваться против этой смерти, которую насильно несли им чужие люди.
«Но как?» — спросила она себя.
«Бежать? Снова бежать?»
Ведь она хотела быть сильнее, овладеть собой, победить в себе страх и остаться. Дождаться здесь синьоры Нины и девушек и сказать им: «Вот видите, в конце концов я ему не уступила».
Я ему не уступила. Но кому? Этого она сказать не могла. Кому-то, кто всегда ненавидел, всегда преследовал ее, упорно и неотступно.
Но к усталости и покорности примешался страх; к осознанию конца, с которым она было смирилась, присоединился ужас и протест. Нет, она не должна, не может умереть вот так — ведь ей нет никакого дела до войны.
Это несправедливо, такого уговора не было, думала она в отчаянии. Глаза ее наполнились слезами бессилия. И сквозь эти слезы она вновь увидела, как черное крыло самолета склоняется над садом, касаясь его долгим ласкающим движением.
Не было такого уговора, подумала она. Но у нее уже не хватило времени самой понять, какой уговор, с кем… Ласка, несущаяся с крыла, прошла над ней, над крышей Виллы и покатилась через ограду над холмом и дорогой.
Глава восемнадцатая
1
Гостиная падре Армао была очень похожа на гостиную Катерины Париотис; такая же маленькая комната в стандартном сборном домике; здесь тоже на окнах висели занавески, трепетавшие от дуновения ветерка; разница была лишь в том, что из окон падре Армао, кроме сосен и залива, было видно еще и стену английского кладбища, и перекопанную землю итальянского кладбища, и оливы. Но в остальном они походили друг на друга во всем, вплоть до буфета, стола с вышитой салфеточкой посредине и диванчика (здесь — с голубой, там — с красной обивкой) в простенке.
Падре Армао привел нас к себе выпить ликера. Он налил нам граненые рюмки из почти полной бутылки. Как он объяснил, это был ликер, настоенный на травах и корешках, найденных им самим; и делал он его своими руками. Ликер был зеленый, густой и приторно-сладкий; от сладости даже слегка поташнивало.
Но падре Армао этим не ограничился; он стал шарить в буфете, ища, чем бы еще нас угостить. Он вытащил из ящика целую горсть голубых конфет и сунул их нам; надо было обязательно попробовать.
Конфеты принесли жених с невестой, объяснил он, местные жители, которых он обвенчает в следующее воскресенье. Рассказывая об этом, он улыбался и безостановочно расхаживал по своей крошечной гостиной, заполняя ее своей крупной фигурой в развевающейся сутане.
— А кто такие эти обрученные? — поспешно спросил Паскуале Лачерба. — Где они живут?