— Доброе утро, Гриша.
Солнце подкрадывалось к скамейке. И думалось братьям, что вместе с ночью кончились их переживания. Примчатся они домой, а там, как раньше, радостно засмеётся мама, папа обхватит их здоровой рукой и скомандует:
— К завтраку — товсь!
— Бежим! — встрепенулся Яща.
— Сейчас. — Гриша задумался. — А как же с тётей Таней?.. Давай ещё позвоним!
Лестница уже не казалась страшной. Братья поднялись на третий этаж. Чуть поколебавшись, Гриша позвонил.
— Больные утром лучше чувствуют… Вечером она не могла встать, а утром…
— А если она…
Яша не договорил: наверху хлопнула дверь. Громко зевая и шаркая грубыми сапогами, вниз спускался рыжебородый дворник в переднике, со старой бляхой на груди. От него братья и узнали, что ничего с тётей Таней не случилось. Дня два назад вернулся с фронта сын. У него была своя семья и квартира где-то за Невской заставой. Он уговорил тётю Таню переехать к нему.
Теперь уж ничто не омрачало радостного настроения братьев. До моста они домчались мигом, вприпрыжку, наперегонки добежали до своей набережной и сразу почувствовали, что здесь что-то изменилось. Резко пахло гарью. Трава на склонах берега, доски пешеходной дорожки, крыши — всё было присыпано сероватым порошком. Своего дома братья ещё не могли видеть, но именно там, перед тем местом, где он стоял, валялись на набережной обугленные брёвна. И необычно много было народа. Люди стояли и у брёвен, и у грузовика с опущенным задним бортом.
Что это? — Голос у Яши дрожал. — Сгорело что-то…
Гриша не ответил, а побежал по шатким доскам вперёд. Яша — за ним. Ещё несколько шагов, ещё… Уже никакие дома не заслоняли их родного домика, его уже можно увидеть, но его не было. Чёрная разворошенная груда больших головешек — всё, что осталось от их дома.
— Ма-а! — вместе с рыданьями выдохнул Яша.
Ноги у него подкосились, и он плюхнулся на землю. Гриша беспомощно склонился над ним и, не отрывая глаз от пожарища, теребил его за плечо и бессмысленно повторял:
— Вставай!.. Ну вставай же!.. Вставай!..
Из-за угла ближайшего дома вывернулась сумасшедшая Селезниха. Увидев братьев, она злорадно запрыгала на одной ноге в стоптанном башмаке.
— Есть боженька! Есть! — приплясывая и надвигаясь на обмерших братьев, прошамкала старуха. — Ай да чекистики! Спалили золотопогонников! Прирезали и спалили! — И вдруг она прогнусавила надтреснутым голосом: — Ве-ечная па-а-амять… Ве-ечная… Несут! Вон несут!
Её палец указывал на грузовик. Какие-то мужчины подняли и опустили в кузов один длинный брезентовый свёрток, за ним — второй.
— Поехали! Поехали! — бурчала сумасшедшая. — Да на троечке, да с бубенчиками… Динь, динь — в могилку…
У Яши от ужаса закатились глаза. Он затрясся.
— Не надо!.. Что вы!.. Перестаньте! — зажав уши, закричал Гриша.
Старуха растопырила руки и завизжала на всю набережную:
— Сюда! Сюда!.. Господа чекисты! Хватайте! Здесь они, здесь!
Несколько человек, услышав вопли сумасшедшей, торопливо зашагали от пожарища к тому месту, где остановились братья. И это было последнее, что запомнилось Грише и Яше. Неудержимый, безумный страх заставил их броситься прочь. Они больше ничего не видели, не слышали и не думали, куда и зачем бегут, — лишь бы подальше от старухи, от всех людей, от пожарища.
В НОВОЙ СЕМЬЕ
Было пятнадцатое число — то самое число, когда Семён Егорович ежемесячно получал свою плату от Александра Гавриловича. В десятом часу вечера Самсоновы взяли самую ходкую из своих лодок и поплыли вверх по Средней Невке. Семён Егорович без усилий, привычно работал вёслами. Ксения Борисовна сидела на корме и тоже ловко подруливала третьим веслом. Они прошли под одним мостом, миновали пожарище. За рекой Крестовкой, впадающей в Среднюю Невку, поднырнули под второй мост. Под настилом у берега из воды высовывалось несколько старых размочаленных свай. Жена нетерпеливо покосилась на них.
— Посмотрим?
Семён Егорович отрицательно мотнул головой и сильными гребками вывел лодку из-под моста.
— Да там, не бойся… Ещё не подводил.
Они проплыли несколько десятков метров и остановились. Ксения Борисовна воткнула длинный шест в дно и удерживала лодку на месте, а Семён Егорович выбрал из воды сеть. Рыбы попалось мало. Но здесь никогда хорошо не ловилось. Сеть ставилась для другой цели.
Сложив её на носу, Семён Егорович опять сел за вёсла и вернулся под мост. Ксения Борисовна подрулила к размочаленным сваям. За ними на бугорке сухой земли лежал объёмистый мешок.
— Я ж говорил! — Семён Егорович перегнулся через сваи. — Тут он, голуба!
Самсонов понатужился и, перетащив тяжёлый мешок в лодку, прикрыл его сетью.
Кто и как доставлял сюда мешки, Самсоновы не знали, но пятнадцатого числа каждого месяца зимой и летом они находили здесь этот бесценный груз. Сахар, мука, сало, крупа — всё, что не купишь в голодном Петрограде ни за какие деньги. Зато продать — только предложи — с руками оторвут! И Самсоновы часть продуктов продавали, но не за бумажные деньги, а за золото.
Не задерживаясь под мостом, Семён Егорович повёл лодку к дому. По пути они останавливались ещё несколько раз: выбирали из воды сети, укладывали в корзину небогатый улов.
Одна из сетей была поставлена почти напротив сгоревшего дома Куратовых. Втаскивая сеть в лодку, Семён Егорович услышал, как в кустах Елагина острова что-то прошуршало. Самсоновы знали остров не хуже своего двора. За кустами стояла заброшенная фанерная сторожка. Раньше там хранили садовый инвентарь. Его растащили, и в сторожку давно никто не заглядывал. Сейчас в ней явно кто-то находился.
— Побыстрей! — насторожилась Ксения Борисовна и многозначительно кивнула на заваленный сетями мешок.
Семён Егорович перестал выбирать сеть и приложил палец к губам. Подозрительный шум не испугал его, но ему не понравилось, что кто-то чужой ходит по его земле, прячется в его кустах, скрипит дверью его сторожки.
Он быстро выбрал сеть и скомандовал:
— К берегу!
Ксения Борисовна налегла на воткнутый в дно багор и лодка заскреблась днищем о камни. Семён Егорович спрыгнул на берег.
Он не ошибся — в сторожке кто-то был. Слышались тихие и жалобные стоны.
— Ну, потерпи! Потерпи, Яшенька! — ласково говорил мальчишеский голос. — Посмотри, что я тебе принёс! Настоящий щавель! И ещё принесу, если понравится!
Семён Егорович мысленно представил себе ту единственную на острове полянку, на которой рос щавель. «Истоптали всё, изгадили, ворюги проклятые! — подумал он, наливаясь злобой. — Я вот тебе принесу ещё, гадёныш бездомный!» Он перехватил палку так, чтобы удобней было ударить набалдашником, и шагнул к двери сторожки.
— Кушай, кушай! — слышалось оттуда. — И засни, пожалуйста! Утром проснёшься — и будешь совсем здоровый!.. И увидишь — завтра кто-нибудь обязательно придёт: или тётя Таня, или папины матросы!
Семён Егорович не распахнул дверь. Не жалость остановила его, а трезвый расчёт. Он отступил от сторожки и вернулся к лодке.
— Поехали.
Уже показался их причал, когда Семён Егорович, обдумав всё, заговорил с женой.
— Там двое… Не то беспризорники, не то подкидыши какие-то… Похоже — братья.
— Ну и что? — выжидательно спросила Ксения Борисовна.
— Помнишь, как он говорил: накорми собаку — за героя сойдёшь.
— Ой ли? — Жена с сомнением качнула головой. — Не то ты задумал, Семён!
— Он, конечно, хитёр, — продолжал Семён Егорович. — Только и мы с мозгой!.. Расход будет немалый: пои, корми… Они вон уже весь щавель пожрали… А ты прикинь всё-таки! Он говорил — маскировка. Это раз! А что я думаю — это два!.. Подрастут — работниками у нас будут… Остров большой — сколько рук потребуется! А они — бесплатные, да ещё с благодарностью за хлеб-соль.
Ксения Борисовна вздохнула:
— Объедят они нас до нитки.
— Ничего! — Семён Егорович блудливо покосился куда-то в сторону. — Я с него добавки потребую. Скажу: по-вашему, мол, вашбродие, указанию… Так что помогайте выкормить! Для вас стараемся!