Геран ждал засады, сам вглядывался в каждую тень и слуге наказал то же. Но человека, сидевшего у двери его собственного дома, Геран увидел, лишь когда спешился. Тот накинул плащ на голову, чтобы спастись от снега с дождем.
Человек поднялся ему навстречу. Геран сначала заметил, что руки его пусты, а уж потом разглядел в пасмурном утреннем свете ненавистное лицо шута.
— Добрый сьер, даруйте мне ваше прощение.
У Герана потемнело в глазах. Давешняя холодная наглость Мондрена (да примет его колодец преисподней) показалась дружеской шуткой по сравнению с этим. «Прощение» — после розовых губ Альенор, произнесших: «Ларрел», после унизительной истории с заговором, после явной попытки убить его, Герана, невесть почему сорвавшейся!.. Он не подумал ни о том, что странная просьба о прощении может быть сигналом для еще одного убийцы, ни о том, что, возможно, перед ним будущий король.
Снова он выхватил кинжал, и проклятый шут дернул локтем, пытаясь защититься. Не в силах убить безоружного и не в силах остановить свою руку, Геран ударил его сверху рукоятью в лицо.
В тот же миг ярость отлетела от Герана.
Солнце осветило край тучи, потоки воды начали иссякать. Кони за спиной у него переступали копытами, сопел перепуганный Янник. Губы и подбородок Ларрела заливала кровь. Он протянул руку под водосток, из которого хлестала ледяная жижа, набрал в горсть воды, омыл разбитое лицо, наклонившись вперед и стряхивая мутные брызги под ноги. Потом выпрямился — лицо вновь стало чистым, лишь покраснело от холода. Крови больше не было.
Ошеломленный Геран застыл на месте. Шуту сейчас полагалось корчиться, зажимать ладонями заново сломанный нос. А он стоял прямо. И смотрел так, как не может смотреть битый на бившего. Да вправду ли он, Геран, только что ударил его? Или все это был дьявольский морок? Но алые пятна на мокром снегу говорили: не морок.
— А она пускай не прощает меня.
С этими словами Ларрел спрятал руки под плащ и пошел вверх по улице.
Теперь Герану показалось, будто его долго швыряли морские волны — и вот наконец вышвырнули на прибрежные камни. Прибой гудел в ушах, колени дрожали. Застежка не подчинялась пальцем, потом хрустнула, плащ рухнул на пол. Он поднялся наверх.
Альенор выбежала ему навстречу, уже одетая в этот час, в глазах ее была тревога, на лице — следы слез. «Шлюха, площадная девка, из-за тебя меня едва не убили» — ничего этого не смог он сказать. Не было сил и не было больше самих этих слов в груди.
— Я не отдам тебя твоему Ларрелу.
— Никогда больше не говори о нем, — дрожащим от рыданий голосом ответила Альенор.
Геран свято выполнил ее просьбу. Ни тогда, ни потом он не спрашивал Альенор, что было с ней в это утро, посмел ли тот зайти к ним в дом, и о чем были их речи. Он сел на пол у ее ног. Альенор наклонилась к нему, а потом опустилась рядом.
…В последующие годы Герану не раз являлась мысль пустая и неотвязная: что бы изменилось, если бы он ударил не рукоятью, а острием?
Король и старший придворный маг играли в шахматы. Зимний свет скупо проникал сквозь переплет окна, но они не спешили передвигать доску: оба хорошо видели в полумраке.
Лавен ар Нимернуа, брат короля, так и не ставший принцем, и десять лет спустя носил кличку шута. Вряд ли кто рискнул бы смеяться над тем, что первый из магов отзывается на имя «Ларрел». Белые волосы его отросли, а бороду он по-прежнему брил. Черты лица переменились мало, но теперь дамы и девы в него не влюблялись. Ибо хотя они и требуют от своих вассалов беспредельной отваги и немыслимых подвигов, ни одной не нужен тот, кто ничего не боится и может все. Шут казался одиноким и беззащитным — маг поистине был одинок, а беззащитности в нем больше не было.
В черной бороде Ивена появились седые нити, движения его стали медленней и точней. Эберский посол десять лет назад достиг и не достиг цели: приготовления к свадьбе начались, но принцесса, к несчастью, умерла до обручения. Ивен сочетался браком с ее младшей сестрой. Молодая королева была красива и добра, ее любил народ, она подарила Ивену двух дочерей и сейчас снова ждала ребенка. Шестнадцать лет править отважнейшими в земном круге людьми и ни разу не вести их на войну — нелегкое дело, но Ивена никто не видал усталым. Устают те, у кого плечи слабы.
Как и десять лет назад, непосвященный не заметил бы сходства. И все же было странное в том, как две головы, темная и светлая, склонились над черно-белой доской. Но оба знали, чем закончится игра, и не было нужды двигать фигуры дальше.