В одну из ночей, во время вновь усилившейся пурги, он писал Джеймсу Барри и закончил письмо почти под утро. Отложив карандаш и тетрадь в сторону, Скотт попытался залезть в спальник и оглянулся на лежавших рядом товарищей, опасаясь разбудить их громкими шорохами. И внезапно понял, что с ними что-то не так. А потом сообразил, что именно: оба его спутника больше не дышали.
«Ну, вот и все», — с каким-то странным, неожиданным для себя безразличием подумал начальник экспедиции. Он не стал забираться в спальный мешок, а просто лег на него сверху и закрыл глаза.
Эпилог
Роберту все-таки суждено было дожить до следующего утра. Он почувствовал, что оно наступило, несмотря на то, что солнце по-прежнему светило одинаково ярко круглые сутки, а в палатке все время стоял одинаковый полумрак. Некоторое время Скотт молча смотрел, как оно просвечивает сквозь брезентовый потолок, а потом снова закрыл глаза и вдруг с удивлением понял, что ненавистный холод, так долго впивавшийся в его тело тысячами игл, куда-то исчез. Наоборот, непонятно откуда к нему пришло легкое, но такое приятное тепло…
…Он был дома, в Аутсленде, мать гуляла с ним и с Кэтрин по окруженным деревьями аллеям, а потом, уступив настойчивым просьбам дочери, разрешила им немного побегать самостоятельно. Они долго гонялись друг за другом среди аккуратно подстриженных кустов, а потом вдруг испуганно замерли на месте: в траве, прямо перед ними, лежала большая растерзанная птица. Скорее всего, она стала жертвой кошки, которая испугалась детей и сбежала, не успев съесть свою добычу. Кэт запричитала, заплакала и тут же принялась искать какую-нибудь палку, чтобы выкопать для птицы могилу, а Роберт так и остался стоять в стороне, с ужасом глядя на разбросанные вокруг перья и перепачканную кровью траву. И ненавидя себя за то, что он не может подойти к птице ближе и помочь сестре.
…Он стоит на палубе и из последних сил натягивает тяжелый, непослушный парус. Он должен прийти первым, должен выиграть это состязание! Далеко впереди виднеется его корабль и столпившиеся на краю палубы люди, они машут участникам руками и подбадривают их криками. А он ненавидит и их, и себя. За то, что не может плыть быстрее, за то, что они будут поздравлять с победой не его, а кого-то другого.
…Похороны отца, мать и сестры смотрят на него и ждут, что он, теперь старший мужчина в семье, скажет о Джоне Скотте что-нибудь хорошее и торжественное, а он не может подобрать нужных слов и злится на своих родных за это их настойчивое ожидание…
…Мать страдает по Арчи и переживает из-за того, что сестры пошли работать, и он злится и на нее, и на девушек — почему они не могут разобраться сами, почему он должен вмешиваться в их женские дела?
…Уилсон и Шеклтон только что застрелили последнюю собаку, а он так и не смог не то что помочь им в этом, но даже оглянуться на ее окровавленный труп. Как же он ненавидит их за то, что они, в отличие от него, не захотели остаться «чистенькими»!
…Очередной «денежный мешок» вежливо отказывает ему в финансировании экспедиции…
…Кэтлин умиляется сыном и даже не смотрит в сторону мужа…
…Телеграмма Амундсена сообщает, что он тоже собирается идти на юг…
Скотт очнулся. Ласковое тепло, которым он, несмотря на тяжелые воспоминания, наслаждался все эти часы, вновь сменилось безжалостным холодом и болью. Солнечные лучи все так же слабо освещали палатку, мертвые Уилсон и Боуэрс по-прежнему лежали рядом с ним. Но что-то еще вокруг Роберта неуловимо изменилось. Нет, не вокруг — внутри него!
Скотт вспомнил, какие письма совсем недавно писал своим родным и друзьям, вспомнил, какими гладкими и фальшивыми словами попрощался с Кэтлин, и ему стало еще холоднее. Он потратил столько времени, чтобы подробно расписать, как ей жить дальше, но так и не сказал им с Питером самого главного!.. И не только им, а еще матери, сестрам, Джеймсу и другим своим лучшим друзьям…
Он войдет в историю, как человек, который вторым побывал на Южном полюсе, который мог бы прийти на него и первым. Его будут помнить, как упорного исследователя и автора многих научных работ — несмотря на то, что он не стал первым, его все равно будут помнить! Вот только теперь Роберту было предельно ясно, что никакая память потомков не бывает правдивой. Потому что теперь, в последние минуты своей жизни, для самого себя он будет не известным исследователем, а человеком, по вине которого погибли четверо прекрасных смелых путешественников. Человеком, бросившим любимую и любящую его жену с грудным ребенком.
И не важно, что никто никогда не обвинит его во всем этом — он сам будет винить в этом себя всю оставшуюся ему недолгую жизнь в занесенной снегом палатке.
Захрипев и застонав от пронзившей все его тело боли, Роберт заставил себя приподняться и начал шарить руками рядом с собой, пытаясь найти свой дневник и карандаш, которым он вел записи. Они должны были быть где-то поблизости, на полу палатки! Вот, вот они! Негнущиеся пальцы долго не могли поднять тетрадь и открыть ее на чистой странице, долго пытались схватить все время выскальзывавший из них короткий карандаш, но, в конце концов, то самое упорство, с которым Скотт всю жизнь шел к своей цели, помогло ему в самый последний раз. И на ломкой от мороза бумаге стали появляться неровные, прыгающие, с трудом читаемые строчки: «Ради Бога, позаботьтесь о наших близких!»
То же самое утро застало Руала на корме «Фрама». Впереди у него было триумфальное возвращение в цивилизованный мир, всеобщее восхищение, награды американского и германского географических обществ и много, много других счастливых событий. Только год спустя мир узнает о гибели экспедиции его соперника Скотта, и тогда к его радости от победы впервые примешается горечь, и он скажет вошедшую в историю фразу: «Я пожертвовал бы славой, чтобы вернуть его к жизни», выразив, таким образом, вслух то, что он уже давно понял и осознал в своей душе — никакая слава, никакие великие открытия, никакая победа не может быть дороже жизни человека.
А потом его ждет всеобщее осуждение за одержанную победу над Скоттом, когда те же самые именитые ученые, вручавшие ему награды, в одночасье отвернутся от него и объявят уже завершившееся соревнование между двумя экспедициями «нечестным и недобросовестным», а некоторые дойдут даже до прямых оскорблений в адрес победителя, таких как «тост, прославляющий собак», поднятый председателем Королевского географического общества Великобритании на устроенном в честь Амундсена банкете. И еще более сильный удар — известие о том, как в английских школах детей учат, что Южный полюс был открыт Скоттом, а об Амундсене в программе вообще нет ни единого слова. И самый сильный — понимание того, что, несмотря на всю свою известность и все свое влияние в научном мире, он никогда не сможет ничего этого изменить.
