Глеб перевел дыхание. Весы непостоянного бога войны снова качнулись в его сторону. Потерь у группы нет. У противника — два трупа. Чистая победа…
Пленных разложили в ряд в большой комнате. Там же на ковер лег портфель, наполненный пачками долларов, — плата Руслану за изотопы. Атаман подошел к распластанному любителю рыжих девушек и порнухи, схватил его за волосы, заставил подняться. Чеченец смотрел на него, как зверь, которого ведут на убой, — животный ужас и мольба о пощаде во взоре. Он встретился с глазами Атамана, и ему все стало ясно.
— Не хочу… Не делай, — пробормотал Молодой чеченец.
Атаман молниеносно выдернул из чехла на рукаве нож и полоснул боевика по горлу. Отскочил в сторону, чтобы не испачкаться в крови. Все произошло настолько быстро, что никто даже голоса не успел подать.
— Война, — недобро усмехнулся Атаман. — Бизнес…
Глеб неодобрительно посмотрел на своего помощника, но ничего не сказал. Взял рацию.
— Объект взят. Группа Два, Три — для зачистки территории. И эвакуации… как поняли?
— Принято…
— Ждем.
Машина у Ромы, видимо, решила объявить забастовку. На все попытки завести двигатель видавшая виды и знававшая лучшие времена двадцать четвертая «Волга» отвечала каким-то ехидным жужжанием. Двигатель не желал заводиться. Рома копался в моторе, Прикрикивая на белокурую шалаву, имевшую внешность невинной курсистки Императорского института благородных девиц:
— Ключ дай! Да не этот, а тот! Увидев идущего от бани Гурвича, он озадаченно посмотрел на него.
— Ты куда?
— Машина на приколе?
— Встала! Упрямая, сволочь!
— Мне в Москву надо, — голос у Гурвича был какой-то жестяной.
— Э, Леха, чего с тобой? Тебя что, Наташка укусила?
— Белидзе, мой шеф, умер.
— Да иди ты! Как?!
— Мутно все это, — пробормотал Гурвич. — Я так и думал…
— О чем ты думал?
— Упаси господи, если я прав, Рома!
— Может, подождешь… Завтра поедем… Все равно ты уже ничем горю не поможешь.
В словах Ромы был какой-то резон. Вечером тащиться в Москву. Зачем? Успокаивать скорбящих родственников? Но Гурвич чувствовал, что так надо. Он еще не знал, почему, но был уверен, что оставаться здесь ему нельзя… Никак нельзя!
— Мне надо ехать, — твердо произнес он.
— Да подожди хоть полчаса, — попросил Рома. — Может, еще починю мустанга. Живо до станции доскочим.
— Нет, надо ехать, — как заведенный повторил Гурвич.
Он прошел в дом. Натянул толстый вязаный свитер. Застегнул на «молнию» кожаную куртку с меховой подкладкой. Закинул на плечо ремень сумки.
Уже выходя за ворота, вспомнил, что забыл бритву с лезвиями, зубную щетку. Ну и черт с ними! Возвращаться — плохая примета… Хотя куда уже хуже…
Народу у остановки набралось много. Автобусы ходили раз в два часа, а желающих покататься на них за это время набиралось предостаточно. Щетинистые красномордые мужички с мозолистыми руками. Бабки с неизменными сумками на колесах, которые, судя по всему, всем бабкам раздают где-то централизованно, и ведром с огурцами. Размалеванные сверх всякой меры девицы, озабоченные и решительные, видимо, твердо решившие погулять в этот вечер на полную катушку. Гурвичу вдруг стало тоскливо. Тревожно защемило в груди. Он ощутил жуткое одиночество. А вокруг бесполезные люди совершают бесполезное броуновское движение, перетирая без всякой цели день за днем…
Через десять минут подкатил желтый «пазик», заляпанный грязью и мокрым снегом.
— А ну наддай! — азартно и грубо орали пассажиры, втискивая свои тела в узкие двери.
Гурвичу ничего не оставалось, как тоже заняться этим видом спорта. Иначе придется больше часа топать до вокзала пешком.
Когда он протиснулся в салон, что-то заставило его глянуть в окно. Взгляд упал на желтую машину — кажется, «Рено», пристроившуюся в хвост автобусу. Для этих мест транспортное средство чересчур шикарное.
Из надсадного рева и жуткого скрежета механизмов напрашивался неутешительный вывод, что автобус вот-вот развалится, погребя под своими обломками пассажиров. Но он бодро катил по колдобинам и ямам, останавливаясь через каждые сто метров то на остановках, то по просьбам пассажиров. С горем пополам это антикварное чудо техники добралось до вокзальчика.
— Спишь, да? — Гурвича вывел из оцепенения толчок в спину.
Он спрыгнул со ступеней на асфальт, освобождая проход. Толпа из автобуса обтекла его и устремилась к вокзалу. А он замер на месте.
Им продолжало владеть ощущение какой-то ирреальности происходящего. Дело даже не в том, что Белидзе мертв — человек смертен, и внезапно смертен. Дело в том, что он не мог покончить жизнь самоубийством. А если это не самоубийство, то привычный мир, в котором нашел свой теплый уголок Гурвич, рушится на глазах. И реализуются самые потаенные кошмары. И получается, что за его жизнь теперь и ломаный грош — много.
Гурвич сдержался, чтобы не застонать. Подбросил сползающую сумку на плече. И, согнувшись, направился вперед. В голове вертелись, как по кругу, мысли — сон, кошмар, не может быть, так и есть. Но крутились как-то тупо, не окрашенные в эмоции. В течении этих мыслей была какая-то магия. Потом глаз непроизвольно заскользил по асфальту, следуя изгибу пересекающих его трещин. В голову вдруг полезло, что эти трещины наверняка несут в себе скрытый смысл. В них язык взаимоотношения хаоса и гармонии. Конфликт залитого бетоном ровного и совершенного в своей завершенности пространства и сил разрушения, желающих нарушить порядок вещей… Стоп, оборвал он себя. Совсем не туда понесло. Так и до Канатчиковой дачи недалеко.
Гурвич распрямился. Встряхнул головой. Обозвал себя психом… Мысленно приказал себе собраться… Впрочем, без особого успеха.
В небольшом здании вокзала, выкрашенном в веселенький, как молодая трава, зеленый цвет, Гурвич направился к окошку кассы. Протянул деньги. Получил билет. Посмотрел на расписание. Электричка отходила через двадцать минут — в полпятого.
Эти заученные, миллион раз повторенные действия вернули его на грешную землю. Он вышел из странного состояния полутранса. Чувства обострились. И, наконец, пришел страх. Страх за свою шкуру и перед неопределенностью. Он таился в нем уже давно, когда программист просчитал все варианты. Он не верил в свои худшие опасения. Но все пошло именно по самому дрянному варианту.
Гурвич пошатался по тесному зданию вокзальчика, где с комфортом обустроилась многочисленная семья таджикских цыган, навостривших лыжи в столицу выпрашивать подаяние и заниматься кражами. Самые мелкие начали работу уже здесь. Трехлетний, не больше, цыганенок начал теребить рукав программиста, жалобно попискивая:
— Дай! Есть хочу! Дай!
Гурвич отпрянул от ребенка, как от прокаженного. Нервы ни к черту!
Он направился к газетному киоску рядом с кассами. Купил у круглолицей девчонки сборник кроссвордов и пару номеров «Столичного метрополиса», в красках и пикантных подробностях повествующего о жизни и падении звезд и примкнувших к ним тусовщиков. В буфете рядом приобрел две бутылки «Тверского» пива. Нашел место подальше от цыган — в самом углу зала. Отсюда через замызганное окно открывался вид на унылую привокзальную площадь.
Гурвич распечатал ключом от квартиры бутылку. Припал к горлышку. Потом уставился на унылый вид за окном…
Удар по нервам — это как встряска от электротока. Гурвич издал слабое нечленораздельное восклицание, увидев ту самую желтую машину. «Рено» или «Шкода». Она пристроилась между мотоциклом «Урал» и грузовиком-пятитонкой на стоянке перед зданием вокзала.
«Тьфу, вот чокнутый, — мысленно обругал себя Гурвич. — Мания преследования. Так скоро в каждом человеке будем видеть врага. Да это та самая желтая машина, которая ехала за автобусом. Ну и что? А куда еще машине ехать, как не на вокзал? Все пути в городишке этом сходятся на макаронной фабрике, совхозе и вокзале!»
Он сделал усилие, пытаясь безжалостно выбросить глупости и подозрительность за борт. На время ему это удалось…
Электричка опоздала всего на пять минут. Народу там было немало, но сидячие места имелись. Гурвич с удовольствием занял место у окошка. И принялся за чтение газеты и уничтожение содержимого второй бутылки.