Сетованья его прервал высокий и резкий голос. Джорн оглянулся кругом, но никого не увидел, а голос кричал: «Помоги мне, помоги мне, о Джорн, и я задам тебе головоломную загадку, пошлю тебя на страшный труд и найду храброго рыцаря, который вызовёт тебя на поединок. Только помоги мне, о Джорн!»
Принц посмотрел налево и направо, на север и на юг, вниз и вверх, и наверху, наконец, разглядел её — ведьму, которая зацепилась за ветку на самой верхушке дерева. Жалобно вскрикивая, она болталась в воздухе, как закопчённый фонарь.
Джорн спешился, взобрался на дерево, снял ведьму с самой верхней ветки и осторожно опустил на землю.
— Я летела на вихре, — рассказала она, — зацепилась за дерево и — о горе мне! — потеряла метлу.
Джорн оглянулся кругом и понял, что ведьмина метла попала в заросли кустов ведьминой метлы, которые называют так, потому что они очень похожи на ведьмину метлу. Он долго искал ведьмину метлу в ведьминой метле, пока не споткнулся о неё и тогда передал владелице.
— За твою доброту, о Джорн, я задам тебе головоломную загадку, пошлю тебя на страшный труд и найду храброго рыцаря, который вызовёт тебя на поединок.
Она помахала длинными костлявыми пальцами и уплыла, оставив за собой долгий визгливый смех.
А Джорн всё ехал по прямой и ровной дороге, пока не доехал до того места, где на обочине сидел на четвереньках Сфинкс.
— Загадай мне хитроумную загадку, о Сфинкс, — попросил Джорн. Каменные глаза Сфинкса взирали неподвижно, а каменные челюсти не шевельнулись, но он выговорил:
Джорн тут же выпалил ответ:
Он немного отъехал, и вдруг повернул назад:
— Что же головоломного в твоей загадке? — удивлённо спросил он.
— А ты попробуй произнести её не раскрыв рта и не сломав головы, — ответил Сфинкс.
Джорн пожал плечами и продолжил свой путь, пока вдруг не въехал в большой вишнёвый сад. Он спешился, отвязал серебряную чашу от седла и вошел в сад, держа чашу в левой руке, а меч — в правой.
На поляне посреди сада лежал на левом боку Мок-Мок. Ветра ободрали его, дожди выкрошили глину, а черви изгрызли сандаловое дерево. Голова Мок-Мока отломилась, когда он упал, а в пустых глазницах свили гнезда жаворонки. На разбитом боку пу'гала дремала огромная Птица-Рух, и Джорн согнал её кончиком меча. Неподалёку валялись ржавые доспехи с пыльными костями рыцаря, который умер со страху ещё в те дни, когда Мок-Мок был нов и ужасен.
Джорн заметил, что ветви всех деревьев свисают низко к земле под тяжестью ярких красных ягод и удивился, что вишни бывают такими тяжёлыми. Бросив меч на землю, он попытался сорвать ягоду с хвостика сперва одной рукой, а потом — обеими, но обнаружил, что это вовсе не вишни — а рубины. Все вишни на деревьях оказались рубинами, и ни одной нельзя было сорвать, даже если тянуть что есть мочи.
— Чтобы сорвать тысячу вишен, сосчитай тысячу тысяч, — произнёс голос за Джорном, и, обернувшись, он увидел человечка в островерхом колпаке, который глядел на него, моргая большими глазами.
— Скажи: раз, два, три, — попросил человечек.
— Раз, два, три, — повторил Джорн.
— Четыре, пять, шесть, — сказал человечек.
— Четыре, пять, шесть, — повторил Джорн, и когда он быстро досчитал до тысячи, в серебряную чашу упал рубин.
— Но ведь тысяча тысяч — это миллион, — сказал Джорн, — а досчитать до миллиона страшно трудно!
— Ты ведь хотел страшного труда — ты его и получил, — ответил человечек.
Джорн опять сосчитал до тысячи, и еще один рубин упал в чашу.
— Раз, два, три, четыре, я за вишнями пошёл, пять, шесть, семь, восемь, а рубины я нашёл, девять, десять, — выкрикивал Джорн.
— Вишни, рубины — не всё ли едино? — спросил человечек.
— Одиннадцать, двенадцать, как так — не всё ли едино? — переспросил Джорн.
— Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать.
Человечек, прохаживаясь туда-сюда, спросил:
— Что я делаю?
— Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать — ходишь туда-сюда, — ответил Джорн, — двадцать один…
— Но как я могу ходить туда-сюда, не пройдясь сперва сюда-туда?
— Всё едино, — ответил Джорн. — Человек, который ходит, двадцать два, туда-сюда, ходит и сюда-туда, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь…
— Если туда-сюда то же самое, что сюда-туда, то туда — это сюда, а сюда — это туда, — сказал человечек.
— Не вижу, какой мне прок от такой головоломной загадки, — заметил Джорн.
Он досчитал до третьей тысячи, и третья вишня упала в серебряную чашу.
— Если так будет тянуться дальше, Тэг вернётся раньше меня с золотыми клыками Голубого Вепря, а Гэл принесёт Священный Меч Лорала, и кто-нибудь из них женится на Принцессе, а я всё буду отсчитывать вишни в чашу. Раз два, три, четыре, пять…
Человечек сидел на земле, смотрел на Принца и слушал его счет до четвёртой тысячи, когда четвёртая вишня упала в серебряную чашу, а Джорн стал считать сначала.
— Пятьдесят принцев пятьдесят раз за пятьдесят лет приходили сюда, чтобы набрать вишен или рубинов для своей принцессы, — сказал человечек, — и ни один не догадался, как справиться с этой работой. Я — не принц, по моей воле не упадут ни вишня, ни рубин, и я не вмешивался. Те пятьдесят принцев собирали свои ягодки или самоцветы как умели, потому что, право, стоит досчитать до миллиона ради руки и сердца прекрасной дамы. Но тебе, друг, надо помнить о Тэге и Гэле. Здесь есть одна хитрость, но сразу я тебе её не открою, а задам сперва несколько вопросов.
— Триста сорок восемь, триста сорок девять, триста пятьдесят, — отсчитывал Джорн. — Что за вопросы ты хочешь задать?
— Падает ли вишенка, когда ты произносишь девяносто восемь?
— Нет.
— Падает ли рубин, когда ты произносишь девятьсот девяносто девять?
— Нет.
— А когда падает вишенка или рубин?
— Триста пятьдесят один, когда я произношу слово «тысяча», — ответил Джорн.
И тут в чашу упал рубин.
— Тысяча, тысяча, тысяча, тысяча! — в восторге закричал Джорн, и рубины один за другим посыпались в чашу.
Совсем скоро, а точнее за одну тысячную времени, которое бы потребовалось, чтобы досчитать до миллиона по единице, чаша наполнилась тысячей рубинов. Джорн обернулся, чтобы поблагодарить человечка в островерхом колпаке, но тот как сквозь землю провалился, а вместо него стоял перед Джорном рыцарь в чёрных доспехах, самый высокий из Чёрных Рыцарей, которых Джорну довелось видеть.
— Назови мне своё имя, о Чёрный Рыцарь! — крикнул Джорн.
— Я — Горестный Страдалец! — прогремел мощный голос из-под сверкающего шлема, закрывавшего всю голову, кроме чёрных глаз Чёрного Рыцаря. — Полсотни принцев победил я здесь, и вот стою, чтоб рассказать об этом!
Джорн опустил серебряную чашу и взял меч.
— Я весь в стальных доспехах, доспехи — не помеха. Разве не так? — усмехнулся Рыцарь.
Джорн поднял меч.
Чёрный рыцарь держал меч на боку.
— Здесь волшебство — предупреждаю, Принц. А что сильнее волшебства?
— Лишь чудо.
— А что есть чудо?
— Чудо есть любовь.
— Доспехи, Принц, сильнее.
Чёрный рыцарь взмахнул мечом, и сталь зазвенела о сталь. Он раскрутил меч над головой обеими руками, как раскручивают топор, и опустил его вниз с такой силой, что тот просвистел в воздухе, но Джорн отскочил в сторону и нацелил удар прямо в щель, мелькнувшую в доспехах рыцаря под правым плечом.
Рыцарь едва успел поднять меч, чтобы отразить удар Джорна. Снова он делал выпады, раскручивал меч и наносил удары, снова и снова Джорн отбивал их и отскакивал от разящей стали, целя в щели доспехов, когда они открывались. Однажды молниеносный удар лишил Джорна равновесия, и рыцарь чуть было не рассек ему голову до подбородка, но сам едва не упал, споткнувшись о чашу с рубинами, которые рассыпались по зелёной траве. Бой вскипал и кружил между деревьями в блеске и звоне стали. Кончик меча Джорна светлой змейкой вонзался в крохотные рты щелей, едва они открывались на доспехах. Он отскакивал, нападал и снова отскакивал, а дыхание Чёрного Рыцаря становилось всё тяжелее, удары — медленнее, он уже не в силах был поднимать тяжёлый меч над головой и реже обрушивал его на Джорна, которому всё легче было увернуться.