Учёный и художник Шарль Плюмье,
В ручной работе и в науках дока,
Ходил немало по родной земле
И изучил Америку неплохо,
Описывал, что видел, рисовал,
Природу и ремёсла изучая,
Коллекции науки пополнял,
Открытия коллегам посвящая.
Он уважал их труд и этим его славил.
Его же имя нам в растениях оставил
Классификатор, врач – Жозеф де Турнефорт[4],
Назвав плюмерией Плюмье открытый род.
Что дарит нам история в наследство?!
Хорошим, вероятно было детство,
С учётом положения отца,
Хоть правды мы не знаем до конца.
Учился, города менял, работу,
Женился, на себя взвалив заботу…
Был переводчиком со многих языков
Различных авторов и множества томов:
Фон Лагерстрём Карл Магнус[5] жил, творил…
Коллекцию Линнею подарил…
Но тем вошёл в реестры мировые,
Что ряд растений он привёз впервые.
Линней представленные виды описал
И самый яркий лагерстрёмией назвал.
Увы, хрупки истории пласты.
И дерево, для большей простоты,
Теперь индийскою сиренью называют,
О Карле Магнусе при том не вспоминают.
Мы – творцы, но не творим добра
Для живущих с нами на планете,
Рвём и режем занавес шатра,
Сквозь который космоса тьма светит.
Быта ткань лишь для себя кроим,
Хоть всё ближе, гуще тень исхода,
И исчезнем с детищем своим,
Опрокинув чашу небосвода.
Жизнь, в морозно-стылой полумгле,
Постепенно зарубцует раны.
Крысы станут править на Земле.
Всё вокруг заселят тараканы.
Прорастут лишайники да мхи,
По остаткам брошенных строений,
Закрутив улитку из трухи,
Тайной для грядущих поколений.
Мир целостен событий чередой,
Энергией связав их воедино.
А мы, с пренебреженьем господина,
Рождая всплеск, дарим за сбоем сбой.
И логики его не понимая,
Эгоистичны, как и всё зверьё,
Храня существование своё,
Всё копим… копим…, жизни отнимая.
Себя в природе мним за королей -
Сухой обломок от её ветвей.
Сжирает «суета сует»
Теорий бренные останки.
Быть может древние стоянки
Лишь новый цикл чьих-то бед.
Людей, чей мир был опрокинут,
Разрушен, превращён в ничто,
Сквозь войн кровавых решето,
Хоть был технически продвинут.
И надо было всё с нуля:
Искать места для поселенья,
И восстанавливать все звенья
От ложки и до корабля.
Но сказки да самообман
Такое сладкое лекарство.
И так легко придумать царство,
Народ, правительственный клан,
Культуру, правила игры…
А там, где были остановки,
Сосудов дряхлые осколки
Да каменные топоры.
Мы живём на земле муравьёв и грибов,
Птиц и ящериц, трав и деревьев…
Как одно из колец её дивных оков,
Бесконечно мелькающих звеньев.
Всё стабильно-непрочно, изменчиво в миг,
Словно сланцем покрытые склоны,
Где ведёт к катастрофе единственный сдвиг,
Вниз сметая камней эшелоны.
Мы беспечны, как ветры, что подчинены
Хаотической смене давленья,
И скользим, словно пена на гребне волны,
Не владея процессом движенья.
Мы не знаем, что завтра, а то, что вчера,
Жёстко правим корысти в угоду,
И кичимся собой, но, увы, мастера
Лишь кутить, истребляя природу.
Мы Землю, словно черви, прокопали…
Асфальт… бетон… железо поездов…
Нанизаны на трассы-магистрали
Плодовые грибницы городов.
Они растут, червивеют, плодятся
Врастаньем гифов в новые места,
Этажностью и пестротой гордятся
И тем, что день и ночь в них суета.
Воздушных и морских путей фантомы…
Отходов смертоносные пруды…
Монокультуры… шлак… аэродромы…
Арены… производства и склады…
Да, человек велик – в том нет сомненья,
Захочет – что угодно смастерит!
Но став простой игрушкой потребленья,
Планете разрушением грозит.
Здесь, к сожаленью, так уже бывало.
Земля и нас, как пыль с лица, сотрёт
И, совершая новый оборот,
Цикл Жизни повторит опять сначала.
А те, кто уцелели среди гор,
Оставят, в память приходящим эрам,
Осколки глины, каменный топор,
Рисунки по заброшенным пещерам.
Всё меньше бабочек, цветов.
Громадней площади застроек.
Леса – в тисках сплошных оков
Дорог, отелей и помоек.
И вроде понимая всё,
Мы продолжаем наступленья,
Превознося своё шмотьё,
Сверканья, злато да каменья.