Володино сердце екнуло. Вот и пришла к нему смертушка лютая. Обидно. Не так он хотел бы умереть. Не от руки бандитов, в лесу, без боя и славы. Почему он не погиб на дороге, как остальные казаки⁈ Хотя и так ясно. Его специально оставили в живых. Осипов напрягая руки, попытался растянуть веревки в тщетной надежде вырваться. Ничего не получилось, только в глазах потемнело от боли в раненом плече.
Внезапно над поляной повисла мертвая тишина. Смолкли голоса и смешки бандитов, шкрябанье ложек по котелку, замолчала ночная птица. Даже треск костра стал слышен приглушенно, будто сквозь вату. Из ночной таежной тьмы в пятно света от костра вынырнула бесформенная фигура со светящимися серебром глазами, от которой веяло ледяной потусторонней жутью. Володя, шепча молитву непослушными разбитыми губами, напрягая все силы и стиснув зубы, чтобы не потерять сознание от боли, перевернулся на бок, чтобы ему было видно, что происходит у костра. Кто бы там ни был, а казак всегда встречает свою смерть лицом к лицу.
Варнаки сидели, замерев будто каменные степные идолы. Кто, поднеся ко рту ложку с варевом, кто, наклонившись над котелком. Один завалился на бок головой к костру, и пламя охватило его волосы. Они что, все разом умерли? Да нет же! Глаза живые, бегают! Даже у того, что упал головой в костер. И от того становилось еще страшнее!
– Боже, во имя Твоё спаси мя и в силе Твоей суди́ ми, — не помня себя, бормотал с детства заученные Осипов, наблюдая, как темная фигура, одетая в светлые, разрисованные богопротивными шаманскими узорами одеяния, склонилась над одним из варнаков и на землю из перерезанного горла бандита хлынула кровь, — Боже, услыши молитву мою, внуши глаголы уст моих: яко чуждии восташа на мя, и крепцы и взыскаша душу мою, и не предложиша Бога пред собою, — а неизвестный умело орудовал своим ножом словно делал привычное, обыденное дело, убивая и убивая сидящих у костра людей, – Се бо, Бог помогает ми, и Господь Заступник души моей: отвратит злая врагом моим: истиною Твоею потреби их, — никогда еще Осипов не молился так истово, так искренне, как в этот страшный миг, — Волею пожру Тебе, исповемся имени Твоему, Господи, яко благо: яко от всякия печали избавил мя еси, и на враги моя воззре око мое.
Последним ткнулся лицом в землю проводник. Неизвестный несколько раз воткнул клинок в землю, очищая его от крови, и направился к Володе. Юный хорунжий, до боли сжав зубы, попытался сесть. Негоже православному казаку, русскому офицеру страх свой перед нечистью показывать.
— Не дергайся, — раздался приятный мужской голос на чистом русском языке, — Порежу же.
Над Осиповым склонилось бородатое лицо, сверкнул блеск стали и руки оказались свободными. Следом незнакомец освободил от пут и ноги. Володя попытался встать, но ничего не получилось. Затекло тело.
— Да успокойся ты! — прикрикнул на него мужчина, пряча за пояс нож. Пришлось послушаться. Тем более с восстановлением кровообращения пришла боль. Осипов сквозь зубы застонал. Незнакомец тут же склонился над ним и цокнул зубом, — Да ты, мил человек, раненый. Ну, это, ничего, ничего, — пробормотал он, водя своими ладонями над раной, потом так же провел по рукам и ногам. Боль ушла, словно ее и не было, а тело наполнилось бодростью. — Ну вот, теперь можешь и вставать, — неизвестный протянул Володе руку. Казак, помедлив, ухватился за сильную, заскорузлую, горячую ладонь и тут же оказался на ногах. А незнакомец не спешил отпускать Володину руку. Он еще крепче сжал ладонь и, взглянув парню в глаза, представился:
— Дмитрий.
Осипов не спешил отвечать. Дмитрий? Имя-то христианское! Тогда почему он так странно одет? Да и говор интересный, с паузами и небольшим, еле заметным акцентом. Будто мужчина давно не говорил по-русски. Откуда он такой взялся? Иностранец? Володя еще раз осмотрел своего спасителя. Моложавое лицо. Из-за густой бороды и усов сложно точно определить возраст. Высокий рост. Не самый маленький в станице хорунжий оказался почти на полголовы ниже. Широкоплечий, сухощавый, весь словно свитый из мышц и сухожилий, проявляющихся даже через мешковатую одежду. Глаза… А вот глаза не молодые, остро испытующе глядящие из-под насупленных бровей. Тяжелый взгляд. Суровый. Прожигающий. Достающий до самой глубины души. Жутковатый, если честно, взгляд. Наконец Осипов решился:
— Владимир. Хорунжий 4-го казачьего полка Осипов.
— Ну, вот и познакомились, хорунжий Осипов — неожиданно улыбнулся Дмитрий. И оказалось, что не такой уж он и страшный. Просто полный тщательно скрываемой боли взгляд и окровавленные трупы у костра создавали этот жуткий ореол вокруг нового знакомца. — А скажи-ка, хорунжий, а какой нынче год на дворе?