Волчий вой затих.
— Волки тут лютые, — говорил Михайло, — человечьей падалью питаются три года. Нынче фронта нет, так им лафа прошла.
Последним даром леса были два воза сырых дубовых дров. Взвод расставался с лесом без охоты. Неприметный в бору ветер в степи ледянил. Опять выпала изморозь, хватила оттепель. Провода оттаяли, работы меньше, не обивать их, но за оттепелью опять ударил мороз при ветре и пурге. Особенно трудно было работать на столбах: регулировать, натягивать и привязывать провода. По очереди надевали когти и взлезали на столбы; проработав полчаса, слезали и грели обмороженные руки у костра. Паёк пришлось убавить. Масло вышло все, фураж тоже приходил к концу.
Еще на краю неба синел покинутый взводом лес, а уж заговорило уныние.
— Не дойти нам до Ворожбы, — говорил Бехтеев вечером за кашей.
Все ждали, что ответит Старик. Он помолчал, потом ответил:
— Нам и не придется до Ворожбы итти. Навстречу нам оттуда тоже идет взвод. Мне говорили еще в штабе.
— Да верно ли ты знаешь?
— Знаю. С той стороны продуктов больше.
— Жди!
— Сдохнем в степи с голоду, тут подметено начисто, самые разоренные места пойдут, — говорил Сверчок.
— Не от голоду, так померзнем, — подтвердил Бехтеев, — нам дали работу не по силам.
— Кто ж мог знать! Думали, что только кой-где обрывы, дальше легче будет.
— А ты почем знаешь?
Старик нахмурился:
— Я завтра на двуколке съезжу, посмотрю вперед.
Ранним утром еще до свету Старик разбудил Репейка. У столба уже стояла запряженная в двуколку лошадь. Старик захватил коню овса, с собой винтовку, котелок и немного пшена, Репеёк сидел в двуколке рядом со Стариком за кучера. Балкан сначала увязался с ними, потом должно быть понял, что они едут не надолго, и вернулся к стану. Лошадь трусила рысцой, едва вытягивая двуколку на косогорах. Старик пристально всматривался в линию, есть ли обрывы. Проехали примерно десять верст, рассветало. Не встретили ни одного поваленного столба. Старик повеселел. Спустились в глубокий лог, поросший кудрявым лесом, за логом линия довольно круто подымалась в гору, а дорога ушла вправо: там виднелись черные трубы и развалины мазанок, — разоренный хутор. Старик велел Репью править прямо в гору целиком, сам соскочил, чтобы лошади легче было итти. Он обогнал. Когда Репеёк поднялся на бугор, Старик стоял там смотрел вперед. По голому склону, на сколько хватал глаз, линия была разрушена гололедом: то стояли столбы с оборванными, то лежали сломанные со спутанными проводами. За скатом на краю неба — опять бугор степного увала.
Старик подошел к двуколке и спросил Репейка:
— Видишь?
— Вижу.
— Когда вернемся, что скажешь им?
— Что видел, то и скажу.
— Надо говорить правду.
— А я что говорю? Скажу: столбы повалены, а коли стоят, так с оборванной проволокой…
— Слушай, что я тебе скажу. Правда не то, что разделяет людей, а то что их соединяет. Мы что делаем?
— Что? Линию связываем. Так и говорится: служба связи. Это я знаю.
— Так. Если мы пойдем вперед, может быть, и погибнем, но линию свяжем. Если вернемся назад, быть может, спасемся, но из-за нас погибнут тысячи людей и все, за что мы боремся.
— Бывает, что так, — согласился Репеёк.
— Вот и подумай, что сказать, когда вернемся.
— Видать, придется мне соврать. Только ты меня не подведи, смотри. Сам-то тоже врать будешь?
— Буду.
— Поворачивать назад что, ли?.
— Поворачивай. Смотри только ври, да не завирайся.
X. Лес на горизонте
На полпути Старик с Репьем сварили кашицу, — поели, накормили лошадь. К стану вернулись под вечер. Стан был на прежнем месте, хотя там было делать нечего: полдня взвод лодырничал. Бехтеев спросил Старика:
— Ну, как?
— Да ничего… Обрывов впереди нас мало.
За кашицей все посматривали на Репья. Он взглянул на Старика и начал:
— Доехали мы до бугра, хоть бы один столб валёный. Все стоят.
— А дальше?
— А дальше с бугра опять лес видать.
— Где ж это ты лес видел? — спросил Старик усмехаясь.
— Как где? На горизонте. На самом то-есть горизонте.
— Ну, видно, у тебя глаза вострей, чем у меня.
Спать взвод, ложился с прибаутками, повеселели. Ночью Репеёк разбудил Линька; взял его голову в ладони и зашептал, прижавши губы к уху товарища:
— Беда, брат. Это я политику валял за кашей…
— А что?
— Сам увидишь.
Утром с прибаутками взвод снялся с места. В день легко прошли пятнадцать вёрст, кой-где подвязывая оборванные провода, подтягивая те, что провисли и касались других. Было уж совсем темно, когда перебрались за лог, взобрались на бугор и там остановились.