Отбой.
ОН (машинально): — Спасибо…
Пауза.
СЦЕНА 8.3
ОНА: — Что, занимал? Я думала, одна только богема живет в долг.
ОН (улыбнувшись): — Ты серьезно? Здесь вся страна живет в долг. Нет, это алименты. Дочке пока восемнадцати нет.
ОНА: — А… Господи, а тебе сколько тогда?
ОН: — Пятьдесят восемь. Я же говорил тебе, они у нас обе поздние.
ОНА: — А, да. Извини за бестактность.
ОН (улыбаясь): — Да ладно, бестактная ты наша. Тут у нас вся страна бестактная.
ОНА: — Я, правда, не хотела тебя обидеть… (пауза) Я бы не подумала, что тебе пятьдесят восемь… тем более выглядишь ты максимум на пятьдесят семь.
ОН: — Прямо по Карлсону… почти.
ОНА: — Ага. Единственное что покатать тебя не могу, летать не умею.
ОН: — Умеешь.
ОНА: — Да?
ОН: — На самом деле, все умеют. Только никто не хочет. Почти никто
ОНА: — Какой ты…
ОН: — Пафосный?
ОНА: — Да ладно? Ты и такие слова знаешь?
ОН: — Заговоришь тут, когда твоей дочке 17 лет.
ОНА (подходит и садится ближе): — Да нет, я не хотела ничего такого сказать. Странно… Возраст в паспорте есть, а так я его не вижу. Ты какой-то вне этого.
Пауза.
ОНА: — И еще… У тебя особенный запах.
ОН: — И чем я пахну?
ОНА: — Мне просто показалось… Что ты пахнешь моим отцом, у него был такой же запах.
ОН: — Ну, в папаши я тебе точно гожусь.
Она встает, делает несколько шагов, хватается за сердце и садится. Он кидается к ней.
СЦЕНА 8.4
ОН: — Тебе плохо?
ОНА: — Нет… Мне хорошо. Все в порядке. Воды только дай, если есть
Он наливает воды и дает ей стакан.
ОН: — Еще раз: тебе плохо?
ОНА: — Нет, мне хорошо. Правда хорошо. Я просто испугалась.
Пауза.
ОНА смотрит на НЕГО.
ОНА: — Я вдруг поняла, что он стрелял. (Пауза) Он — стрелял! Понимаешь? как он мог-то?
ОН: — Да не хотел он стрелять, не верю. Попугать — хотел, а серьезно стрелять… не такой же он псих, как…
ОНА: — Как я?
ОН: — Или как я.
ОНА (улыбаясь): — А что, психи работают в охране?
ОН (улыбаясь): Ну или неудачники, вроде меня.
Пауза.
ОНА: — Ты не неудачник. Я бы так не смогла. Я не могу каждый день делать одно и то же. Я просто умру.
ОН: — А как же в школе ты училась?
ОНА: — Меня выгоняли три раза. Даже в интернат хотели отдать. Я люблю дружить. Люблю любить. И этим все пользуются. Поэтому я и сбежала.
ОН: — Куда? В Израиль?
ОНА: — Сперва в Израиль, потом здесь в Израиле сбежала. К Траху.
ОН: — К кому?..
ОНА: — К Феде Траху.
ОН: — Это где галерея и здешняя русская богема?
ОНА: — Не только русская. Там как раз все равно, кто откуда. Просто, все такие, как я.
ОН: — Ты извини, что я о вас так отозвался.
ОНА: — Да ничего, я понимаю.
(Пауза) Тем более, все что ты сказал, в общем, правда, все так и есть. Мы — десяток/полтора придурков, которые собираются в самопальной галерее в полуподвале рядом с Тель-Авивской набережной, бухают и хвалятся друг перед другом своими работами. Или просто бухают.
ОН: — А люди хоть хорошие?
ОНА: — Да разные… Я даже не знаю, бывают ли люди хорошие или плохие. Скорее мертвые или живые.
ОН: — Понимаю. Сам себя чувствую иногда уже не живым
ОНА: — Раз чувствуешь, значит еще живой.
Берет его за руку. Гаснет свет.
СЦЕНА 9
ОНА: — Ой, что это?
ОН: — Не знаю, раньше такого не бывало.
Зажигает фонарик, ищет что-то.
ОНА: — Какой фонарик смешной, такой маленький.
ОН: — Хорошо хоть такой дали.
ОНА: — И как же ты с этим детским фонариком прорываешься сквозь непролазную чащу?
ОН: — Непролазная чаща в Тель-Авиве. Как правило, прекрасно освещена и дорожки прекрасно ухожены. Правда все остальное в жопе… Ой, извини.