Особенный драматизм и трагизм эти процессы получили в таких несостоятельных государствах, как Молдова, власти которой даже в малейшей степени не желали прислушиваться к голосу своего народа, не хотели и не могли гармонизировать различные, иногда не совпадающие интересы и стремления в собственном обществе, не стремились добиваться консолидации и консенсуса на основе поиска взаимоприемлемых путей дальнейшего развития. Этот поиск заменяла ставка лидеров на принуждение, надежды на всесилие грубой военщины и беспощадное подавление любого несогласия тупым полицейским насилием. Отказ власти от диалога, от доверительного, искреннего разговора с собственными гражданами, более того, неспособность ее к такому диалогу, некомпетентность, алчность и бесчеловечность национального чиновничества, обуянного страстью обогащения в грядущей приватизации общественных богатств, не оставляли никаких шансов на мирное и цивилизованное решение возникавших вопросов и проблем дальнейшего развития государства. Правящие круги Молдовы осознанно и целенаправленно встали на путь разжигания обозначившихся противоречий, возведя их на уровень гражданского конфликта, а эскалацию общественной напряженности - до степени гражданской войны. Только в таком движении зарождавшийся этнотота-литарный режим Молдовы видел надежный инструмент укрепления своего господства в период либерализации и демократизации.
Поэтому конфликт, а затем и кровавая бойня на Днестре с самого начала носили политический общегражданский характер и вовсе не представляли собой результат межнациональных трений на языковой почве, как это кому-то тогда представлялось. И с одной, и с другой стороны воевали люди разных национальностей. Джин сепаратизма, выпущенный из бутылки партийно-государ-ственными элитами союзных республик во второй половине 80-х годов XX столетия в период их целенаправленной и методичной работы по развалу Советского Союза, не исчез с исторической арены вместе с гибелью СССР, а продолжал царствовать на его просторах, набирая силу и размах. Созданные агентами КГБ в республиках национал-экстремистские кружки и группы, объединившиеся затем в Народный фронт, были использованы национальной партийно-бюрократической номенклатурой в качестве ударного отряда для борьбы против своей подчиненности центру, освобождения из-под его опеки и контроля.
Расшатанный в первые годы перестройки каркас бюрократического абсолютизма могла укрепить только идеология государственного национализма, только разжигание этнических распрей и поощряемая ксенофобия, стравливание граждан различных национальностей в испокон веков многонациональном крае, что логично предполагало поиск внутреннего врага, виновного во всех бедах и несчастьях «коренной» нации. Сценарий раскола общества в Молдавии мало чем отличался от аналогичных планов в других республиках-сестрах.
Универсальным ключом, открывшим ящик Пандоры с несчастьями и великими бедствиями для народов, стал закон о государственном языке. Значительная часть средств массовой информации, отданных национальной бюрократией в руки обезумевших, но кем-то зшравляемых фронтистов, уже в конце 1988 - начале 1989 г. развернула в Кишиневе настоящий психологический террор, шумно имитируя как бы державное волеизъявление молдавского народа: немедленно объявить молдавский язык единственным государственным языком в республике. При этом молдавским языком владело немногим более 60% населения союзной республики, а русским - практически все население. Одновременно молдавский язык как бы совсем «отменялся», ибо, по требованию кучки националистов (всего 66 человек), считавших себя цветом молдавской нации, было заявлено о полной идентичности молдавского и румынского языков. Насильственный, ничем не обоснованный перевод молдавского языка с кириллической графики на латинскую, подобно тому, как это уже делалось большевистскими культуртрегерами в годы сталинского произвола, сразу же превращал основную часть молдаван в малограмотных «манкуртов». Литературным румынским языком в республике владели очень немногие представители гуманитарной интеллигенции, втайне исповедовавшей свою румынскую идентичность, и потомки затаившихся румынских колонистов, переселенных в Бессарабию из Старого королевства в годы фашистской оккзшации края.