Путешественники держали совет.
— Я не думаю, — сказал Гиллуа, — что мы вправе доверять Йомби; опасно дать ему и лодку и топор.
— Возможно, что ваши опасения необоснованны, — ответил Лаеннек. — Я знаю характер негров и уверен, что наш фан отдался душой и телом своему спасителю Барте. Но лодка — наше единственное богатство, а топор может послужить Йомби, чтобы отделаться от Кунье. Поэтому я думаю, что благоразумие требует держаться вашего мнения.
— Вот если бы нам поехать с ним, — предложил Барте.
— Ваше предложение довольно опасно, — ответил Лаеннек. — Умеете ли вы плавать?
— Достаточно для того, чтобы, не бояться переплыть Конго, — ответили молодые люди.
— В таком случае можно попытаться.
Йомби, узнав, что просьба его исполнена и что, сверх того, он выкажет свое искусство перед белыми, немедленно начал одну из тех плясок, перемешанных с криками, хлопаньем и топотом, в которых негры дают исход радости, доведенной до высшего предела.
Этот пример оказался заразителен. Кунье пустился в пляс визави с фаном. В свою очередь и Буана не могла отстать от них, и трио представило полную картину выразительных гримас и кривляний, в которых заключается искусство африканского танца.
Вдруг Йомби, как бы пораженный внезапной мыслью, бросился в лес, оторвал длинную ветвь железняка и вернулся так же быстро. Путешественники подумали, что этот жест составляет часть программы и что они увидят новую фигуру странной пляски, но фан объявил с торжествующим видом:
— Вот этим Йомби заставит плясать речного быка!
Интермедия заставила на минуту забыть охоту за бегемотом, но негр ни за что на свете не отказался бы от своей идеи; он хотел показать белым и двум другим неграм, как фанский воин охотится за царем африканских рек. Когда сели в пирогу, Кунье пустил ее по течению. Буана осталась на берегу с Уале приготовлять завтрак. Как только лодка отошла на четыреста метров, Йомби сделал знак Кунье грести тише.
— Бара-уаду (речные быки) тут, — сказал он, указав рукой на изгиб реки, похожий на маленькую бухту, вода в которой стояла неподвижно, как в озере.
— Спроси у него, — сказал Лаеннек Кунье, который всегда служил переводчиком, — как он мог обнаружить присутствие этих животных?
На вопрос немедленно был дан напыщенный ответ:
— Никакое животное ни в лесах, ни в воздухе, ни в воде не может ускользнуть от глаз фана. Йомби примечает бара-уаду, потому что они не могут скрыть свое дыхание.
Действительно, присмотревшись внимательно, путешественники приметили в том месте, на которое указывал Йомби, тысячи воздушных пузырьков, лопавшихся на поверхности воды.
Фан стал на носу с веткой железняка в руке; Кунье начал медленно грести по указаниям своего товарища. Лаеннек и молодые люди на всякий случай приготовили карабины.
В ту минуту, когда лодка вошла в бухту, Йомби вдруг смело погрузил в воду свою длинную ветвь, потом с быстротою молнии бросил ее и схватил топор, лежавший у его ног. Только что он успел стать в позицию человека, собирающегося ударить, как громадная голова бегемота высунулась из воды около самой пироги, и в то же мгновение топор опустился между глаз животного так, что наполовину исчез в черепе. Смертельно раненный, он бросился на нападающих и опрокинул лодку, но это было его единственное и последнее усилие; он скоро растянулся в потоке черной крови, лившейся из его раны, и остался неподвижен под водой.
В это время путешественники, находившиеся только в тридцати метрах от берега, добрались до него благополучно, не оставляя своих карабинов; к счастью, все стадо, испуганное шумом, поспешило на середину реки, не думая мстить за убитого товарища.
Между тем как Кунье вплавь тащил лодку к берегу, Йомби длинной веревкой привязал бегемота за один из его зубов и почти в одно время со своим товарищем вышел на берег. Наши путешественники могли только довести животное до берега; вытащить его из воды оказалось невозможно. Бегемот был крупен и тяжел. Лаеннек полагал, что вес его превосходит пять тысяч фунтов.
После короткого совещания решили разрубить тушу на месте, но для этого необходимо было переменить стоянку.
Переселение потребовало совсем немного времени, потому что запасов с ними не было никаких, кроме пороха и пуль; для пропитания путешественники должны были полагаться только на свое искусство, а из кухонной утвари хранили только чугунный котел, который Лаеннек брал с собой во все свои экспедиции и который был отдан на руки Буане.
Весь день рубили бегемота длинными полосами; прежде чем коптить, их сушили на огне, вытапливали жир, который Буана сливала в тыквенные бутылки, приготовленные Кунье и Йомби.
Уже вечером, увидев, что запас превосходит весом то, что пирога может вместить, путешественники бросили свое дело и начали строить на ночь шалаш и разводить костер для защиты от хищных зверей.
За этим занятием им показалось, что остатки бегемота на берегу зашевелились. Барте и Гиллуа хотели уже пойти узнать, что значит это странное явление, когда Лаеннек остановил их.
— Берегитесь! — сказал он. — Это, может быть, крокодилы. Конго ими наводнен.
Лаеннек сказал правду, потому что через несколько минут остатки бегемота исчезли под водой.
Крокодил оспаривает у бегемота владычество над большими африканскими реками. Справедливость требует сказать, что ни тот, ни другой не может успешно бороться с противником, поэтому они имеют обыкновение избегать друг друга, и довольно редко можно встретить их в одних и тех же местах, если только, как в настоящем случае, крокодила не привлечет труп его врага.
Вскоре Буана позвала путешественников к ужину, главные кушанья которого составляло мясо бегемота во всех видах — и вареное, и жареное. Мясо было объявлено превосходным и чрезвычайно похожим по вкусу на говядину.
Когда настала ночь, Кунье и Йомби занялись около костра завертыванием в банановые листья узких полос бегемотового мяса, которое высушили и выкоптили еще днем. Белые принялись чистить карабины, вымоченные при падении в воду.
Осмотрели запас пороха и ящик, в котором он лежал, завернутый в толстый слой сухих листьев. Набрали корней таро, иньяма и плодов хлебного дерева, сколько могло уместиться в лодке; и, прежде чем созвездие Южного Креста прошло первую четверть своего пути по золотистому небу экватора, все было готово к завтрашнему отъезду.
— Воспользуемся хорошенько этой ночью, ребята, — сказал Лаеннек своим товарищам, — это последняя ночь, которую мы проведем на твердой земле до берегов Банкоры.
Кунье, не спавший первую половину ночи, только заснул у костра, передав Йомби заботу об огне, как вдруг товарищ разбудил его и сказал шепотом:
— Слушай, злые духи потрясают небо и реку; Йомби боится.
— Что там такое? — спросил Кунье, немедленно вскочивший на ноги.
— Слушай и смотри, — продолжал фан.
Кунье прислушался… Река глухо ревела, воздух был тяжел и густ, время от времени его прорезывала молния без грома, как это бывает при приближении грозы.
Молнии сверкали у горизонта, над лесом, черные массы которого вспыхивали в темноте, но весь берег Конго оставался погруженным в глубокую темноту.
— Стоило тревожить мой сон, — сказал Кунье. — Йомби скучал и хотел разбудить Кунье, чтобы поговорить с ним.
— Это все, что понял Кунье?
— Я понял, что пойдет дождь, вот и все.
— Негр у белых людей лишился чутья своей расы; он говорит, как ребенок.
— Кунье не дикарь, он не ест человеческого мяса» он не…
Разговор уже переходил в ссору, когда ворчанье Кунье было прервано жалобным воем Уале, который протянул морду к реке, как будто угадывая опасность.
— Собака понимает язык реки, — сказал Йомби нравоучительно, — надо слушать собаку.
— Что нового? — спросил Лаеннек, которого вой Уале вызвал из шалаша.