Раскаленное железо снова приблизилось к лицу бандита.
— Клянусь именем матери! — закричал в испуге несчастный. — Я говорю правду.
Грундвиг опустил нож.
— Объяснись, — сказал он.
— Я ненавидел с детства Биорнов за то, что они обладали могуществом, богатством и славой, а я был только жалким рабом. Мне хотелось причинить им какое-нибудь зло. И вот, катаясь с мальчиком на лодке, я встретил однажды незнакомое судно, и капитан его забрал с собой Фредерика.
— Как же ты отдал ребенка?
— Я рассказал, что мы сироты и мне нечем кормить братишку.
— Негодяй!.. А как назывался тот корабль?
— Не заметил.
— А под каким он был флагом?
— Кажется, под датским.
Грундвигу очень хотелось крикнуть в лицо Красноглазому: «Лжешь! Ты отлично знаешь, что капитан Ингольф и есть Фредерик Биорн».
Но он сдержал себя и только спросил:
— И с тех пор ты нигде не встречал Фредерика?
— Где же я мог его встретить? Ведь вы меня так жестоко избили, что я шесть месяцев проболел и только чудом остался жив. А после, когда я выздоровел, я не мог бы его найти, так как сам не знал, кому я его отдал.
— Он прав, — тихо прошептал Гуттор.
— Это так, — подтвердил Грундвиг. — Но какими же судьбами в таком случае встретились они на «Ральфе»?
Глава XXII
В осаде
Допрос продолжался.
Надод, не боявшийся смерти, предпочел рассказать всю правду, только бы не лишиться зрения. Убежденный, что его товарищи явятся к нему на выручку, он решил оттянуть время.
Откровенно рассказав все то, что уже знают читатели о подготовке нападения на Розольфсский замок, он не скрыл даже требования Ингольфа пощадить владельцев замка, а в заключение раскрыл тайну гибели Элеоноры Эксмут, ее мужа и детей.
Взволнованные всем, чти им пришлось услышать, Грундвиг и Гуттор угрюмо молчали.
Вдруг Надод, не перестававший прислушиваться, вздрогнул, и на лице его отразилась злобная радость.
— Это они, — беззвучно прошептал он.
Три сильных удара в дверь заставили Грундвига и Гуттора очнуться от задумчивости. Кто бы это мог быть? Не заметил ли герцог отсутствие своих слуг и не послал ли за ними людей?
— Кто там? — спросил Грундвиг, подходя к двери.
— Ваши друзья, — ответил незнакомый голос. — Отворите.
Забыв осторожность и то, что убийцы Гленноора могли каждую минуту вернуться, Грундвиг отодвинул засов, запиравший дверь.
И тотчас же прозвучал его крик:
— Гуттор!.. Ко мне, на помощь!..
Тщетно старался старик закрыть снова дверь, — человек пять уже уперлись в нее, и она медленно открывалась, уступая их усилиям. Вот один из них уже наполовину пролез в комнату. Одним прыжком подскочил Гуттор и, схватив переднего из нападавших, втащил внутрь и, захлопнув дверь, прижал ее спиной.
— Запереть, что ли? — спокойно спросил он.
— Конечно, ведь их там десять на одного!..
— Только десять? — заметил богатырь, с сожалением задвигая засов.
Бандит, которого он втащил в комнату, притаился, не шевелясь, в углу. Это был дюжий, широкоплечий мужчина и, должно быть, силач, опасный для всякого, кроме Гуттора.
— Что нам делать с этой гадиной? — спросил он, встряхивая бандита за ворот.
— Для убийц Гленноора не может быть пощады, — ответил Грундвиг. — Они явились, чтобы покончить с нами и освободить своего атамана.
— Не убить ли одним ударом двух зайцев? — кивнул богатырь в сторону Надода.
— Нет, этот нам еще будет нужен. Пусть сам герцог решит его участь.
Между тем удары градом сыпались в дверь, но крепкое старое дерево, из которого она была сделана, не уступало.
Тогда один из бандитов закричал:
— Наберем валежнику и подожжем их.
— Да, да!.. — подхватило несколько голосов. — Подожжем их!..
— Ладно же! И я вас потешу! — проворчал Гуттор и, схватив своего нового пленника, он потащил его на верх башни.
Войдя на террасу, он взглянул вниз. Человек двадцать пять бандитов копошилось там, складывая у подножия башни большой костер.
— Эй, вы! Псы голодные! — крикнул богатырь. — Ловите вашего товарища!
И, схватив одной рукой несчастного, он покрутил его над головой и швырнул с такой силой, что тот распластался на земле шагах в двадцати от башни.
Яростный крик был ответом на этот поступок, и бандиты подожгли валежник.
Огонь сразу охватил сухие ветки и побежал по ним, треща и разгораясь. Пламя лизнуло серую каменную громаду и потянулось наверх, туда, где на светлом фоне неба стоял, скрестив на груди руки, Гуттор.
С презрительным спокойствием он смотрел на костер, потом произнес:
— Ладно! Мы еще покажем вам!.. Не так-то легко войти сюда!
И, медленно повернувшись, он сошел вниз.
В погребе башни хранились большие поленья, употреблявшиеся для огромных средневековых каминов. Выбрав одно из них, футов десять длиною, Гуттор приладил к нему старую секиру и, вооружившись таким образом, стал у дверей.
При виде этого Надод невольно вздрогнул. С таким оружием богатырь мог перебить половину нападающих прежде, чем они ворвутся в башню.
Торжествующие крики доносились снаружи. Еще несколько минут, и дверь должна была загореться.
Неожиданно разразился сильнейший ливень, и костер потух.
Глава XXIII
Герб Биорнов
Идите за мной, — сказал призрак, — вам больше нечего бояться.
Ингольф вздрогнул, почувствовав на своей руке прикосновение костлявых, холодных пальцев, но все же смело пошел за своим неизвестным проводником. Они спустились по узенькой винтовой лестнице, устроенной в толще стены.
На одном из поворотов привидение остановилось и, подняв ночник, осветило им лицо Ингольфа. Бескровные губы зашевелились, и капитан услышал слабый, как Дуновение, голос:
— Вылитая герцогиня. И как это Гаральд не узнал его.
И, тяжело спускаясь по крутым ступеням, старик продолжал бормотать:
— Гаральд! Чего я хочу от него?.. Он занят Эдмундом и Олафом… Бог накажет его за то, что он покинул своего брата. За себя я его прощаю… мне уже недолго осталось жить.
Лестница кончилась.
— Мы пришли, — сказало привидение, и Ингольф увидел, что одна из стен раздвинулась, образуя проход.
Он вошел и остановился в изумлении.
Большая комната была убрана с восточной роскошью. Вдоль стен тянулись мягкие диваны, крытые дамасским штофом; стены и потолок были обиты тисненой кожей; паркетный пол покрывал толстый пушистый ковер; с потолка на серебряной цепи спускалась лампа из богемского хрусталя. По одной стене шли полки красного дерева, уставленные толстыми книгами одинакового формата и в одинаковых переплетах; на корешках каждой из них был обозначен год ее издания. Тут были все года от 1730 до 1776.
Оглядев комнату, Ингольф повернулся к своему проводнику. Перед ним стоял маленький старичок, на ссохшемся и тощем теле которого, как на вешалке, болтался черный кафтан с длинными рукавами, спускавшийся ниже колен. Эту одежду Ингольф принял было за саван. Кожа на лице старичка сморщилась и своим цветом напоминала слоновую кость. Потухшие глаза его сидели глубоко в орбитах, придавая ему сходство с мертвецом. И даже голос звучал глухо, как будто шел издалека.
Ингольф низко поклонился старичку.
— Кто бы вы ни были, — сказал он, — вы спасли меня, и я благодарю вас от всей души. Вы меня не знаете, но если только мне представится случай доказать…
— Я вас не знаю? — перебил старичок. — Я вас не знаю? — повторил он своим замогильным голосом, от которого невольно бросало в дрожь. — Как вы можете знать, знаю ли я вас?
— Откуда же вы меня знаете? — изумился Ингольф.
— Мне ли его не знать, когда он при мне родился! — бормотал старик.
Ингольфу показалось, что его собеседник впал в детство.
— Кто же я такой, по-вашему? — спросил он с ласковой улыбкой.
— Твое теперешнее имя я забыл, хотя Грундвиг и говорил мне его. Память у меня становится слаба. Я — как законченная книга, к которой нельзя прибавить больше ни одной страницы. Но при рождении ты получил имя Фредерика Биорна и титул принца Розольфсского, потому что все старшие сыновья герцога — принцы.