Еще там было письмо: мол, Лиза еще так молода, что ей не нужно отдавать себя поэзии (она прочла между строк — «поэту»), что она еще может найти какой-то выход, может быть, в соприкосновении с природой, с народом: «Если не поздно, то бегите от нас, умирающих».
Письмо пришло из Ревеля — Блок уехал гостить к матери.
Лиза обиделась смертельно — именно за эту тональность разговора, стихов. Итак, он все же принял ее за несмышленое, восторженное дитя. Дитя, а не женщину… Право, когда ей было пять лет, Победоносцев разговаривал с ней менее снисходительно!
Она порвала письмо.
Наверное, Лизе было бы чуточку легче, если бы она знала, что в тот же день Блок написал еще одни стихи — и о той же встрече. Но поэт утаил эти стихи от своей гостьи. Уж слишком они противоречили тому назидательно-нравоучительному тону, который пронизывал первое стихотворение! Слишком были откровенны!
Об этих стихах Лиза узнала гораздо позднее, через несколько лет. А пока сочла, что с Блоком все кончено, — и попыталась жить, как живется.
Однако она уже была заражена стихами и поэзией, как болезнью. Именно проявлением этой болезни стал ее коротенький роман с молодым стихотворцем Николаем Гумилевым, который, конечно, был «повеса из повес», по выражению хорошо знавшего его Сергея Маковского. Романчик случился зимой 1908/09 года, когда Лиза еще училась в гимназии. Это было через год после встречи с Блоком, но Гумилев уж никак до его туманного, загадочного образа не дотягивал, хотя именно загадочность делал знаменем своего поведения. Впрочем, любви не получилось еще и потому, что всю жизнь, как будто черной нитью пришитый, Гумилев любил «колдунью из города Змиева», Анну Горенко, вернее, Ахматову, и любовь к другим женщинам для него была всего лишь лекарством от Анны.
Забавна эта встреча двух, безусловно, родственных душ! Ведь и для Лизы другие мужчины всегда были лишь попыткой вылечиться от любви к Блоку. «Иногда любовь к другим, большая, настоящая любовь, заграждала Вас, но все кончалось всегда, и всегда как-то не по-человечески, глупо кончалось, потому что — вот Вы есть», — признается она в письме к нему спустя несколько лет…
Лиза и Николай Гумилев навсегда сохранили друг к другу очень теплые чувства, однако вскоре Лиза попыталась забыться с другим человеком. Звали его Дмитрий Кузьмин-Караваев. Он был другом и дальним родственником Гумилева, происходил из профессорской петербургской семьи, был человек утонченный, образованный, светский, общительный, сугубо столичный, друг поэтов, декадент по своему существу, но социал-демократ. Большевики вовлекли его в работу связного, и он какое-то время перевозил нелегальную литературу. Был пойман, судим, но вызволен отцом. После 1906 года Дмитрий разочаровался в подпольной работе, вышел из партии. Однако «товарищи» долго еще его преследовали, угрожали и шантажировали.
19 февраля 1910 года Лиза вышла за Дмитрия замуж — неожиданно для родных, подруг и, если честно, для себя. Венчание происходило в церкви Рождества Богородицы при гимназии Александра I. Приглашенных было немного, но все Лизины подруги присутствовали. Они еще были гимназистками, а Лиза теперь становилась светской дамой.
Молодые сняли квартирку на Ново-Исаакиевской и зажили в том нелепом ритме, в котором жили, вернее, существовали в ту пору все богемные петербуржцы. Вставали около трех пополудни, ложились на рассвете. Каждый вечер муж возил Лизу по своим утонченным знакомым. Бывали, к примеру, у Вячеслава Иванова — на знаменитой «Башне», куда нельзя приехать раньше двенадцати часов ночи.
Вячеслав Иванович Иванов был поэт, символист, эстет, историк, эрудит, полиглот. В его квартиру, знаменитую «Башню» (просторная, своеобразной планировки квартира Иванова находилась на последнем этаже, отсюда и название), приходили философы, поэты, художники, историки, артисты… По сути дела, с 1905 по 1913 год это был центр, средоточие всего художественного Петербурга, своеобразный университет, про-академия, как называли «Башню».
Лиза, если честно, чувствовала себя новичком, поистине варваром, встретив людей, владеющих ключами от сокровищницы современной культуры. Сам Иванов был, конечно, большой распутник и нигилист, но умел с одинаковым знанием и блеском говорить о литературе, науке, религии, поэзии, политике.
Лиза была человеком очень действенным, и мир неспешных интеллектуальных бесед и философствований на отвлеченные темы скоро стал не слишком-то ей интересен. В ее понимании это было какое-то пьянство без вина, пища, которая не насыщает. Но даже когда на «Башне» поднимались разговоры о революции и ее герое — народе, то и тогда Лиза не воспринимала их всерьез и размышляла: «Ведь никто, никто за нее не умрет! Прокричат всю ночь — до утренней яичницы — и совсем не поймут, что умирать за революцию — это значит чувствовать настоящую веревку на шее. И жалко революционеров, потому что они умирают, а мы можем только умно и возвышенно говорить об их смерти».
Весьма родным показался Лизе и «Цех поэтов», где она снова встретилась с Гумилевым и Городецким, ну и с Ахматовой, конечно. Здесь было по-школьному серьезно, чуть скучновато и манерно. Гумилев в своем творчестве, по мнению Лизы, рыскал вне русской равнины, в чужих экзотических странах, а Ахматова не выходила за порог душной, заставленной безделушками комнаты. Ни с ним, ни с ней Лизе было не по пути.
Вообще говоря, дружба двух красавиц редко бывает продолжительна. Тем более двух поэтесс! Хоть Анна не любила мужа, а все ж не могла ему простить частых увлечений, в том числе Лизой Кузьминой-Караваевой, которая раздражала Ахматову полным отсутствием пресловутой утонченности — как духовной, так, честно говоря, и телесной. Спустя много лет кто-то из литературоведов спросил у Анны Андреевны, почему, по ее мнению, Блок не ответил на признания Лизы? И получил беспощадный ответ: «Она была некрасива — Блок не мог ею увлечься».
А между тем он сам писал:
Впрочем, никогда ни разъединая женщина так и не дождалась от Анны Андреевны доброго слова. Кроме Ольги Судейкиной, конечно, однако тут были свои резоны и тонкости, о которых не время и не место сейчас говорить.
Как велось в то время в жизни Лизы, она невольно продолжала каждого мужчину равнять с Блоком. Понимала, что любит какого-то неживого, выдуманного человека, что необъективна, что надобно жить реальностью… и вдруг судьба, словно для того, чтобы утвердить ее в этой прекрасной, нереальной страсти, устроила ей сюрприз…