Я кивнул. Всего метров на двадцать ниже вершины начиналось скалистое ущелье, в котором долго не смолкал гул брошенного туда камня, а сейчас ветер гудел в нем как в исполинской воронке. Сделаешь один неверный шаг или случайно поскользнешься на этих камнях и мгновенно сорвешься с утеса в темную бездну. Я успокаивал себя тем, что Вельо опытный горец и ему не впервой взбираться по опасным тропинкам, по которым совсем скоро начнут спускаться и громыхать снежные лавины, но чем темнее становилось снаружи, тем тревожнее делалось у меня на душе.
Свет короткого дня как бы растворился в холодной серости, низкое небо накрыло вершину и порывы ветра принесли тяжелые капли. Мой друг подальше отодвинулся от розетки на стене.
— Не бойся! — усмехнулась жена метеоролога. — Сейчас не сезон гроз!
— Подальше безопаснее! — вздохнул друг.
Массивное каменное здание метеостанции было огорожено защитной сеткой и на плоской крыше торчали толстые громоотводы, громоотвод был и на собачьей конуре, но во время грозовых бурь и это не спасало — из розеток выскакивали языки пламени. Этих языков и боялся мой друг, и шаровых молний тоже, о которых наслышался так много, что в любой момент ждал удара ослепительного шара о сетку окна. Казалось странным, что мы, сидя в теплой комнате, нуждаемся в ободряющих словах женщины, муж которой бродил в раскисшей пустоши рано спустившейся ночи в горах.
Я встал, набросил куртку на плечи и вышел. Кольцо на цепи звякнуло, но собака двинулась не в мою сторону, а к краю пропасти, залаяв отрывисто и резко. Со всех сторон валил мокрый липкий снег и в его холодной белизне казалось, будто весь мир сосредоточен лишь в желтоватом свете окна.
Хлопнула дверь. Жена метеоролога встала рядом.
— Кто-то идет!
— Наверно, Вельо.
— Нет, не он, — прислушалась женщина.
Собака продолжала лаять все также отрывисто, но ее лай тонул во мраке.
Женщина ударила в сигнальный колокол и его ясный звук разнесся далеко вокруг.
— Кто бы это ни был, но через полчаса он будет здесь!
Мы вошли в комнату. Собака продолжала лаять через равные интервалы.
— Она всегда дает знать, когда сюда кто-то поднимается? — поинтересовался мой друг.
— Всегда! — ответила женщина, глядя на буйное пламя в печке. — Но на Вельо не лает, а только скулит и скребет по стене!
— Вельо задерживается!
— Придет!
Короткий день кончился. Вельо действительно должен был быть уже здесь, а не те, новые, необычные для этого времени посетители, двигавшиеся по узкой тропинке вдоль пропасти.
Собака залаяла еще отрывистее, яростнее, а потом вдруг заскулила и заскребла по камням под окном.
— Вельо! — женщина неожиданно быстро для своего крупного тела выпрямилась и по тому, как сразу оживилось ее широкоскулое лицо, мы почувствовали глубоко затаенную в ней тревогу. — Вельо возвращается!
В то же мгновение собака опять залаяла, вероятно, ее ввели в заблуждение незнакомые люди, мешавшие радостной встрече с Вельо.
Мы снова вышли наружу. Собака почуяла нас и вроде бы успокоилась.
— Грынчар! Успокойся, дружище! — услышали мы совсем близко мужской голос, и вскоре в белесой темноте появились две тени.
Собака стремительно бросилась к ним, кольцо скользнуло по проволоке, но тени двигались спокойно. Похоже, они не впервые шли на станцию и знали, что проволока не доходит до тропинки.
Присмотревшись, жена метеоролога всплеснула руками:
— Бате Георгий, како[1] Станка, да неужто вы?
— Мы, Божуро! — ответил мужчина.
Тени приблизились. Их плечи, капюшоны и рюкзаки побелели от мокрого снега. Божура сначала поздоровалась с мужчиной — высоким, сухопарым, но прямым; потом расцеловалась с женщиной, скрытой под капюшоном широкой накидки. В нескольких шагах от нас, разинув пасть, стояла собака.
— И Грынчар нас забыл! Не узнал! — сказал с притворной бодростью мужчина.
Божура уловила эту нотку в его голосе и поспешила пригласить их в дом:
— Проходите, проходите же! Как раз и Вельо возвращается!
Я не успел спросить, кто они, только что прибывшие. Но было ясно, что эти пожилые люди — наверняка пенсионеры, бывшие учителя, что было видно по тому, как свободно они держались, по выработавшейся легкости в голосе мужчины и строгости, одухотворенности лица женщины. Похоже, всю свою жизнь они мечтали бродить по горам, и именно это сдружило их как и многих других с Божурой и Вельо.
— В прошлом году вы не заглядывали к нам, и мы с Вельо дивились, где же вы, что случилось, да и не смогли с вами связаться, ведь Вельо ездил ванны принимать, свое люмбаго лечил! — радостно болтала возбужденная Божура, наливая чай в большие кружки и вслушиваясь в тихое подвывание Грынчара, в его отрывистый, резкий лай.