- Что нам пользы от того, что будем обмерять барону землю? Чья земля, того и забота! - возмутился мастер Михкель из Ванаыуэ, полный еще не остывшей воинственности.
- Но приказ есть приказ, - возразила покорно Эпп, вышедшая навстречу мужу.
А мысли Матиса сразу закружились вокруг Пеэтера. «Приехал-таки, пять лет не был дома. Как же он приехал вдруг теперь, в сентябре, в такую пору, когда ни один мужчина еще и не думает об уходе из Таллина? Барином, на дачу, что ли? Известное дело, до встречи ли мужа Вийе, квохчет небось, как курица над яйцом, растопырив перья…» - думал Матис с добродушной досадой. Но прежде чем Матис успел перебрать в уме все возможные причины приезда Пеэтера, он заметил вдали на дороге, извивавшейся в можжевельнике, мужчину. Пеэтер? Неужели и в самом деле сын? Он натянул на городское платье старый отцовский пиджак и пришел помогать Матису. Волна нежности согрела сердце Матиса.
- Здравствуй, отец!
Пожатие руки теплое, крепкое. Пеэтер словно еще больше вырос и намного возмужал.
- Здравствуй, сын!
Ветер, как и в былые годы, посвистывал меж сараями для сетей, чайки по-давнему кружили над вешалами, но отец за эти годы заметно поседел и ссутулился, однако глаза его из-под мохнатых бровей смотрели по-прежнему ясно и волево; они чуть подернулись влагой и заблестели.
Когда Матис своей большой, продубленной в морской воде рукой тряс молодую и сильную руку сына.
- Какими судьбами и надолго ли?
- «Каугатома» как раз стояла в порту… подвернулся случай…
- Неужто снова забастовали?
- На этот раз нет. Забастовкой на одной фабрике многого не добьешься, приходится и над тем потрудиться, чтобы весь народ себя показал.
- Силы небесные! - воскликнула испуганно ванаыуэская Эпп; очищая сети, она как раз проходила мимо кюласооских вешал (хоть на площадке для сушки сетей Матису оставили его прежнее место) и случайно услышала разговор Матиса с Пеэтером. - Разве ты, Пеэтер, тоже стал в городе димукратом?
- Если вы здесь, в Каугатома, демократы, почему же мне, фабричному рабочему, не быть демократом?
- Я димукрат?! Спаси и защити господь, у меня, слава богу, голова еще варит, а в груди бьется христианское сердце!
- Да ты, старуха, не смыслишь ничего, что димукрат, что бюрократ, болтаешь, что тебе Гиргенсон в церкви поет, - пробирал Михкель свою бабу, ее приверженность к церкви сердила его еще со времен постройки «Каугатомы».
- А ты, видно, хочешь, чтобы я от бога отреклась!
- Зачем ты бога сюда суешь? Не бог напевает тебе в церкви всякий вздор, а «вослюбленная душа» - толстобрюхий баронский зять.
Так разговор и свернул на неутихавшую перебранку старухи и старика из Ванаыуэ. Ветер немного унялся. К радости кийратсиской хозяйки и всех находившихся на берегу из-за Весилоо показался парус кийратсиской лодки, - кто же другой мог сегодня выехать из Лайду или Весилоо?
В сетях ила не оказалось, и Матис с Пеэтером быстро очистили их. Пеэтер взвалил на плечи мешок с сигами - двадцать две рыбины, всего лейзика полтора, отец закрыл двери рыбацкого сарая, положил ключ под камень, и они отправились домой.
- Чертовски жаль, что сети остались в море. Еще бы немного силы, и сети были бы у нас в руках. Михкель за последние годы тоже крепко сдал…
- И ты ведь уже не юноша!
- Нет, конечно, - вздохнул Матис. - Разве я молодым остался бы в летнее время здесь, чтоб барон гонял меня с места на место? А как у вас в городе? Удалось адвокату дознаться насчет нашего устава?
- Нет, - коротко ответил Пеэтер.
- Так я и думал. А я разве мало денег унес в город адвокатам? Все те же баре, что судья, что адвокат, каждый норовит к тебе в карман забраться, последнюю копейку вытащить, о правде никто не заботится.
- Ну, про Леви этого не скажешь. Он держал сторону рабочих, честный был человек, недаром его в тюрьму упрятали.