- Узнали бы, хоть ты что, а узнали бы. Не мог же я ехать на корабле зайцем. А трястись станешь, совсем испортишь дело, - объяснил Пеэтер.
- Оно конечно, - Матис вынужден был согласиться с последним доводом сына. - Какой же план у тебя теперь?
- Беречься от ищеек, а главное - как мы условились с товарищами перед моим отъездом, - попробовать и здесь кое-что сделать. Долго жировать в Каугатома мне, конечно, не придется, уж они, наверно, скоро все пронюхают, поэтому я и подумал, что мне бы хорошо сегодня повидать волостного писаря, из твоих слов видать, что он настоящий человек. Может быть, удастся организовать партийный кружок или даже создать волостной комитет.
- Сегодня встретиться с Сааром? Сегодня же в волостном правлении сход по делам обмера земли, туда тебе идти нельзя, там урядник берет на прицел каждого нового человека.
- Значит, надо до собрания. Оделись бы сейчас, а часа в три - полчетвертого успели бы в волостное правление. Если Саар держит сторону народа и готов работать, то он не рассердится на такое раннее беспокойство. До рассвета договорились бы обо всем, я успел бы хоть денек барщины за мать отработать. Хочешь не хочешь, а завтра или послезавтра придется уходить, - изложил свой план Пеэтер.
Отец кашлянул, мать чиркнула спичкой. За время этого разговора стрелки часов успели изрядно двинуться вперед.
- Что же ты гасишь спичку, зажги лампу, раз уж Пеэтер так надумал, - велел отец.
- А что мне думать… я-то не знаю Саара, вы знаете его гораздо лучше. Можно ли ему настолько довериться?
- Если по мне, то я в Сааре ничуть не сомневаюсь. Всяким другим хлюстам, адвокатам и газетным писакам, что тоже иной раз горло дерут о нуждах трудового народа, я особенно не доверяю: барин остается барином, выкидывает свои штучки и рассчитывает еще за наш счет прибрать власть к рукам. Саар свой человек, весь, насквозь. Ты о ночном беспокойстве и не думай, Саар и без тебя на ногах с первыми петухами, все долбит свои книги, надеется весной сдать экзамены на аттестат зрелости, - сказал отец и начал одеваться.
- А на мызу ты все-таки не ходи, - посоветовала мать, надевая стекло на головку лампы. - Юугуский Сийм не лучше урядника. Я, слава богу, пока сама с барщиной справлялась. Как же это ты вдруг - ни одежды подходящей, ничего…
- Ладно, посмотрим, как оно выйдет, я утром после волостного правления домой вернусь. А скоро мы так наладим дела, что никому не придется отрабатывать барщину на мызе! - сказал Пеэтер решительно и, сбросив с себя одеяло, порывисто соскочил, на пол.
- Ты и впрямь думаешь, что когда-нибудь дело так обернется, что таким, как мы, можно будет не гнуть спину на мызу? - спросила мать с надеждой.
- Будет, - подтвердил Пеэтер, завязывая шнурки ботинок.
- Я ночью все думал о листовке, что ты привез, - сказал отец, - прикидывал, какова здешняя жизнь не только хуторянина-арендатора или бобыля, вроде меня, а самого последнего, помещичьего батрака. В старину, говорят, бароны в имениях менялись друг с дружкой, людей меняли на лошадей, на собак, а и сейчас еще человек у нас значит не больше рабочей скотины. Недели полторы назад управляющая скотной фермой мызы хвасталась перед батрачками тем, как барин печется о животных. И как подумаешь, сколько мызная корова пожирает за один день в хлеве… Двенадцать фунтов муки, полтора пуда кормовой свеклы, полпуда клеверного сена, полпуда картошки, пуд лугового сена, вдобавок еще костяную муку, соль и кормовой мел - все это добро тащат в теплый хлев, на один только день, в утробу какой-нибудь хвостатой и рогатой пеструшке. Двенадцать фунтов муки стоят уже копеек двадцать, а ты прикинь еще сюда денежки за картофель, свеклу, клевер и весь остальной товар - выйдет добрых пятьдесят копеек на день.
- Больше будет, - сказала мать.
- По рыночным ценам, конечно, больше, но корова не все в хлеву, она и на лугу пасется, а это удешевляет корм. Ну, уход за скотиной тоже нужно учесть, да он недорого обходится барину, у нас в Руусна батраку вместе с женой положена на год оплата сто двадцать рублей. Сосчитай сам, хоть на бумаге, вот здесь бумага и карандаш: десять пур ржи по два рубля сорок копеек за пуру - всего двадцать четыре рубля; восемь пур ячменя по два рубля за пуру - шестнадцать рублей; одна пура гороху по три рубля за пуру - три рубля; пять лейзиков рыбы по одному рублю за лейзик - пять рублей; пять лейзиков соли по сорока копеек за пуд - один рубль; половина воловьей шкуры - один рубль пятьдесят копеек; огородная земля - два рубля; на керосин давай пятьдесят копеек; за квартиру и топку, по подсчету барина, - четырнадцать рублей; бесплатный доктор, тоже по подсчету барина, - три рубля; ну и жалованье деньгами - пятьдесят рублей. Вот и выходит ровнехонько сто двадцать рублей. Батрак должен за год отработать на мызе триста дней, а жена шестьдесят - разом выходит триста шестьдесят рабочих дней. Значит, рабочий день батрака обходится барину в среднем по тридцать три копейки. А что ты купишь на эти тридцать три копейки? Полпуда ячменя. На полпуда ржи не хватит. В баронском хлеве корове дают в день корма на пятьдесят копеек, а батрак на баронском поле зарабатывает тридцать три копейки! Корова дает в день самое большее двадцать штофов молока, по три копейки штоф - выходит за день молока на шестьдесят копеек. Десять копеек барыша, да прикинь еще навоз. А батрак на поле приносит барону прибыли по крайней мере раза в четыре больше против того, что он получает от барона. И живи как хочешь, одевайся, покупай обувь, вари мыло и держи дом в чистоте! А каково тем, у кого куча детей! Рогатая и хвостатая пеструшка в хлеву у барона просто полугоспожа, почти кадакасакс, а у батрачки, выхаживающей эту полугоспожу, остались кожа и кости, разве что она изловчится с отчаяния и украдет немного кормового зерна или молока от госпожи коровы. И таких счастливиц, занятых на скотном дворе, всего только две-три, большинство и близко не подпускается к мызному стаду, им положено гнуть спину на сенокосе и готовить турнепс для упитанного скота. Вот до чего баронское хозяйство и культура скотного двора дошли! Четвероногое животное, способное только мычать, значит больше, чем говорящее и мыслящее существо - человек.