Юугу все ковырял и ковырял палкой землю то здесь, то там, находил по картофелине. Известное дело, раннавяльяская Алма, разумеется, кипуская Мари, конечно, лайакивиская Тийна. Одна - ребенок, другая - немощная, третья - молодая, неопытная, четвертая - стара и слаба, пятая - просто лентяйка и нерадивый работник. Ругая их, Сийм вдруг наткнулся на явно нетронутый куст картофеля.
- Когда же раннавяльяская Алма думает унести с мызного поля себе на приданое эту картошку? - Сийм ругался лишь тогда, когда чувствовал, что почва колеблется под ногами, а будучи хозяином положения, он тихонько, в нос, цедил ядовитые и нередко замысловатые слова.
- Это не моя борозда, - защищалась Алма, выпрямляясь и поворачиваясь к кубьясу.
- И не моя борозда, - насмехался кубьяс.
- Это Ритина борозда, ее картошка, - сказала кипуская Мари.
Услышав такое, выпрямились и все другие женщины, чтобы посмотреть на чудо.
- Моя! Ах ты, последняя тварь! - огрызнулась Рити, обычно старавшаяся и в разговоре соблюсти подобающее ей приличие.
- Хоть убей, твоя! Уж что твое-то твое! Видишь, вот мои борозды, там - Алмины, палка кубьяса как раз торчит между двумя твоими бороздами, - объясняла Мари.
Правда, теперь все, не исключая и Рити, должны были убедиться в том, что нетронутый картофельный куст кубьяс нашел между бороздами Рити. Злорадный смех, вначале сдержанный, потом громкий, неуемный, раскатился по полю. Рити, которую кубьяс всегда ставил в пример другим, вспыхнула, как сухой куст можжевельника, и поскакала к Мари с высоко поднятой над головой мотыгой.
- Ах ты, последняя! Нарочно зарываешь картошку на моей борозде, нагребаешь кучу, чтобы кубьяс наткнулся! Не слыхала я, что ли, как вы недавно здесь с Лийзу языки чесали!
- Есть у меня время твою… картошку зарывать! Несешься впереди всех в погоне за похвалой - хвост трубой, этак половина картошки в земле остается! - не сдавалась Мари. Она одним духом при всех выпалила бы много всякой всячины в адрес Рити, если бы ее внимание вдруг не привлекла толпа мужчин, показавшаяся за каменной оградой. Они шли по дороге парка и, казалось, направлялись прямо в мызу. Мари, словно застыв вдруг, во все глаза смотрела на дорогу, и вслед за ней туда же устремились взоры других женщин, а затем и возчиков картофеля и, конечно, самого кубьяса.
Заметив женщин, мужики остановились. Один из них взобрался на ограду - это был лайакивиский Кусти - и крикнул:
- Бросайте картошку! Пойдем на мызу требовать свои права!
В далекой Маньчжурии японцы прострелили Кусти левую ягодицу. Теперь он ходил, сильно прихрамывая, быть может сильнее, чем следовало бы, из-за боязни снова угодить на войну, и в каждом деле вспыхивал, как сухой порох. Видно, нынче он еще с утра крепко заправился, и слова Кусти пылающим факелом упали в толпу и без того разгневанных женщин. Спустя несколько месяцев, когда пришли карательные отряды, многие женщины говорили и сами этому верили, что они пошли тогда вместе с мужчинами на мызу только для того, чтобы удержать мужиков от необдуманных поступков. Правда, женщины знали и в продолжении всего трудного дня копки картофеля поговаривали о том, что утром воинственно настроенные мужики собрались на сход в волостное правление. Но подобно тому как большинству мужиков и не приходила в голову мысль, что на сходе в волостном правлении они запишут двенадцать пунктов требований к мызе и выберут представителей для вручения их барону, - ни одна из этих женщин, жен арендаторов и батраков, из года в год гнущих спину на помещика, не знала, как просто было в один дождливый осенний день посреди рабочей страды бросить вдруг картофельные борозды и отправиться «урезонивать» мужиков. И вот кипуская Мари, которая только что так удачно посмеялась над Рити, и впрямь бросив в ее борозду и засыпав землей кучку картофеля, вдруг зашагала рядом со своим Пеэтером, смирным мужичком, в былое время мызным кучером, и «урезонивала» его тем, что грозила Рити своей картофельной мотыжкой и вовсю честила кубьяса.
Даже сам Матис из Кюласоо не мог утром точно предвидеть, как все произойдет. Сейчас Матис слышал топот ног шагающих за ним мужиков, их голоса, возгласы, полные открытых угроз барону, и его сердце наполнялось радостью. Всю свою жизнь потратил он на борьбу с бароном, и хотя другие и сочувствовали ему, они далеко не всегда поддерживали его в этой борьбе. Сегодня же за спиной Матиса стояла целая деревня, целая волость, мужики не только были сердцем с ним, но и шагали рядом, грудь в грудь. Даже женщины побросали корзины, с шумом и криками перелезли через каменную ограду и присоединились к ним. Пеэтер и два других возчика нагрузили картофелем телеги и тоже тронулись в сторону мызы. От такого поворота дел кубьяс остолбенел посреди картофельного поля и бессмысленно смотрел то на дорогу, то на поле, где шевелилась единственная преданная ему душа - Рити. Вскоре, однако, кубьяс решил, что и ему благоразумнее отправиться на мызу, а Рити, оставшись одна, уложила даже свою мотыгу в корзину.