В ревизионную комиссию попали лайакивиский Кусти, кюласооский Матис и Длинный Виллем - все народ неимущий, но люди, известные тем, что всегда выступали против несправедливости и обмана.
Когда в этот же воскресный вечер, в канун рождества, Михкель, вернувшись домой, извлекал тщательно завернутые в парусину модель и корабельные планы, насвистывая при этом веселый плясовой мотив, Эпп промолвила:
- Возишься, пеленаешь своего новорожденного, будто после крестин. А каковы дела с живой копейкой, малышу на зубок, - скоро ли надеешься получить?
- Придется нам на первых порах самим прикармливать новорожденного. Но, дай срок, года этак через полтора он сам принесет тебе деньги на дом.
- Года через полтора?! А до тех пор хочешь, значит, зубы на полку положить?
- Все зубы едва ли, но нашим клыкам не мешало бы малость и отдохнуть, - отшутился Михкель и продолжал насвистывать плясовую.
- Насвистывай, насвистывай свою ванаранна. Посмотрим, какую польку ты запляшешь, когда кишки в животе марш заиграют!
- Э-э, не помру я с голоду, пока у меня женка такая крепкая.
Эпп, конечно, долго еще ворчала. Иначе и нельзя, уж так заведено: хоть сердце и подсказывает «да», а язык молвит «Нет», - таков женский нрав. Не помогло и то, что Михкель объяснял ей, на сколько процентов его пай, пай мастера, выше пая других рабочих. «Вот и поглядим, как ты будешь грызть свои проценты», - ответила Эпп. Не успокоило Эпп даже и то, что Михкеля вместе с капитаном, папашей Пууманом, волостным писарем и другими почтенными людьми выбрали в правление. «Стой, стой за других, пока сам без штанов останешься!» - не сдавалась Эпп. Вся эта перепалка (больше по привычке, чем со злого сердца) не помешала им мирно закончить вечер и в приподнятом настроении забраться в постель.
Долгие годы строил Михкель хозяевам и богатым пайщикам корабли, долгие годы Эпп одна трудилась дома, растя ребят. И вот стряслась эта канитель с «Арктурусом», когда мужа стали обходить, точно прокаженного. Наконец-то опять у него есть работа, и работа не на чужих хозяев, теперь он один из хозяев, равный среди равных, вдобавок еще и член правления.
Ветер, дувший днем с зюйд-веста, стал крепчать и повернул к норд-весту; это было слышно по гулу и вою, с какими он обрушивался на обращенную к морю стену дома. Сынки далеко, за морем. Кто знает - есть ли у них по-прежнему твердая почва под ногами?.. Карла сообщал в последнем письме, чти заработки на лесопилке стали неважные, и что он снова поглядывает на море. Нужно им, пожалуй, написать про эту историю с кораблем - может быть, и дети смогут вложить свою долю в дело.
- Последний корабль для себя я построил, когда был пастухом, - сказал Михкель, натягивая поплотнее край одеяла и задумчиво глядя в темноту потолка.
- Да разве ты теперь для себя корабль строишь? Общее это дело. Еще так подеретесь, что клочья шерсти полетят! - проворчала Эпп, все еще не меняя курса, хотя уже не смогла придать голосу слишком сердитое выражение.
- С бабой спорить - что с теленком вперегонки бегать: ее слово всегда должно остаться последним!
Глава седьмая
Это было, вероятно, дня за два до Нового года - во всяком случае мороз уже успел высушить береговые промоины и сковать льдом болота, - когда капитан Тиху и мастер Михкель постучались в дверь к управляющему местными казенными лесами, лесничему Третьякевичу, жившему в Памманаском казенном имении. Крестьян-собственников по всему приходу было еще очень мало, пальцев одной руки хватило бы перечесть их, и ни у кого из них на участках не оказалось подходящего корабельного леса. У помещиков никто из Тиху не мог надеяться купить лес на выгодных условиях: все господа заодно, а былая тяжба Матиса из-за хутора Рейнуыуэ вконец обозлила старого рууснаского Ренненкампфа и его родню. Лесничий же, или, как его называли в приходе, лесной барин, был русский, прибыл сюда издалека, и с ним можно было столковаться. Поговаривали, правда, что в нынешнюю зиму лесопромышленник Викштрем наложил лапу на две лучшие делянки, расположенные у дороги, но разве у казны мало леса! Только бы их не спровадили в дальний Сутруский лес; от тамошних делянок далеко до берега моря, а в теплую зиму из-за болот оттуда дьявольски трудно вывезти древесину. Или всучат делянку с большими, очень старыми, некогда семенными деревьями, которые растрескались уже на корню, десятки лет раскачиваясь от ветра. Тут нужна осмотрительность. Снаружи дерево мощное и стройное, хоть сейчас вали его на киль корабля, а спилишь - трещина на трещине. Эти потрескавшиеся от ветра сосны, или, как их попросту называют, «ветровки», непригодны для корабельного дела, и надо смотреть в оба, чтобы и впрямь не выбросить деньги на ветер.