Вволю каждый нализался.
Подрались, глушили водку,
Угодили за решетку…
Хоть Лаэс и нашел благодарных слушателей среди парней, толпившихся вокруг мастеров, но звуки хороводной песни, грянувшей в большой комнате, снова увлекли его туда:
Вернувшись из дальнего рейса домой,
Моряк веселится, идет пир горой.
Он молод, красив и с хорошей деньгой,
- Что ж девушке нужно еще молодой?
Сначала Лаэс только подпевал зычным голосом, затем поднялся и, оставив мастеров, покачиваясь, двинулся размашистым шагом (чуть пригнув в дверях голову) в соседнюю комнату, где шумел веселый хоровод. Распевая во всю глотку, Лаэс потоптался за кругом, пока его не позвала танцевать невысокая молоденькая девушка с круглым раскрасневшимся лицом, со вздернутым немного носиком и темными живыми глазами.
Правду, парень, мне скажи:
Одиноким скучно жить?
- пела звонким голосом девушка, лихо отплясывая перед самым его носом польку.
- Одиноким! А коли я захочу начать жизнь вдвоем, небось упрешься обоими копытами! - пробубнил Лаэс.
- Откуда ты знаешь, может быть рогами упрусь! - хохотала девушка.
- Как же тебя, рогатую, зовут? - спросил Лаэс, закружив девушку до того, что ее ноги едва касались пола.
- Как меня зовут? У меня имен четыре: Ники, Кики, Нити, Тири, - смеялась девушка, снова став твердо на пол.
Вот кончилась полька, и девушка вернулась в круг, метнув уголком глаза взгляд в сторону Сандера из Рыуна-Ревала. Пришла очередь Лаэса остаться внутри хоровода вместе с лагувереским Юханом, тоомалыукаским Пеэтером, талистереским Яэном и многими другими. На сей раз куплет для паузы между двумя польками был, видимо, сочинен девушками: в придачу к соловьям и сирени они ввернули в куплет поучительные слова:
В долине густая сирень расцвела,
И слышится нежная трель соловья:
«Помните, помните, парни, о том,
Что девушкам платят одним лишь добром!»
Пришла очередь Лаэса выбирать подругу для новой польки, и он пригласил каткускую Лийзу, ту самую, которая долгое время работала у Хольмана экономкой. Лийзу была несколькими годами моложе Лаэса, но он засматривался на нее уже лет десять тому назад, а может, и более того (когда, бишь, он за это время был дома?). Теперь ухаживать за Лийзу было для него делом довольно безнадежным: говорили, что Лийзу стала нареченной капитана Тыниса Тиху. Но ведь старая любовь не так-то легко ржавеет, и Лийзу не может на него рассердиться, если он под хмельком в лад песне посреди хоровода чуточку напомнит ей о старых делах.
- Помнишь, Лийзу, я давно хотел сделать тебе «добро», да не знал тогда, с какого края начать…
- Теперь знаешь?
- Теперь знаю, но у тебя, говорят, уже есть доброжелатель.
- Ну-ну, и ты найдешь, кому делать «добро», - вон какая ягодка девушка, с которой ты сейчас танцевал.
«И не отказывается, даже для вида, от своего «доброжелателя», - подумал Лаэс, - значит, дела у них и впрямь серьезные».
И как бы в подтверждение мыслей Лаэса Лийзу пригласила в круг Тыниса. А пара была неплохая! Тынис - крепкий мужчина и для своих лет выглядел достаточно молодо (но дело не в одной молодости, у мужчины деньги должны быть в кармане), а уж Лийзу и с лица, и по нраву была первой девушкой во всем приходе. Да, Тынис мог чувствовать себя вдвойне счастливым: корабль, мысль о котором ему первому пришла в голову, наконец, поплыл. А все счастливцы становятся хоть на время добрыми, даже «доброжелателями». Привлекая к себе в танце стройное, сильное тело Лийзу, он сказал ей нежно и в то же время решительно:
- Лийзу, ты самый милый человек на свете. Я сегодня обещал матери, что следующая в нашем краю свадьба, после корабельной, будет наша с тобой.
Лийзу ничего не ответила, только склонила голову, и завиток ее волос нежно коснулся щеки Тыниса.
В тот же момент в комнате поднялась какая-то тревога, танцующие пары одна за другой останавливались.
И вдруг раздался чей-то возглас:
- Старый Хольман умер!
И Тынис с Лийзу остановились.
- Старый Хольман умер. - Рука Тыниса, обнимавшая стан Лийзу, как-то сама собой ослабла.
- Тынис! - прошептала Лийзу, глядя в его странно застывшие глаза. Но тут же она догадалась, куда устремились его мысли, и сильно, почти до боли, сжала вдруг руку Тыниса.
Глава девятая
Такелажные работы на «Каугатоме» подвигались успешно. Уже в конце марта можно было бы поднять паруса и выйти в море. Но весною 1903 года лед в заливах держался до начала апреля, поэтому испытательный рейс удалось провести только два дня назад. В тот день все, кто принимал участие в постройке парусника - стамеской, или рублем, или иным образом, - все, кто так или иначе имел отношение к кораблю, собрались на «Каугатоме», так что палуба едва вместила всех. Даже богатая хольмановская вдова, не имевшая решительно ничего общего с «Каугатомой», послала с капитаном «Эмилии» свое приветствие новому кораблю и золотую десятирублевку -«на счастье». Монету теперь уже невозможно было заложить под мачту, капитан оставил ее «на расплод». Пробное плавание прошло удачно, у корабля не нашлось никаких изъянов. И когда вечером в горнице папаши Пуумана мастера Михкеля благодарили за хорошую работу, старик до того расчувствовался, что у него слезы навернулись на глаза. Все может быть сделано ладно, даже спуск корабля может пройти удачно, но только под парусами по-настоящему видно, какова цена кораблю.