Лицо капитана заросло, веки потемнели от усталости, голова с всклокоченными жесткими волосами лежала на подушке с чуть посеревшей, давно не стиранной наволочкой. Одна его нога покоилась на одеяле, другая как-то неловко свисала с края койки и от качки опускалась все ниже, пока серый носок не коснулся пола. Капитан лежал в тревожном от переутомления полусне, но в мозгу продолжалась, подобно дыханию или непроизвольному движению ноги, работа мозга: его мысли двигались, соединяясь с видениями далекого прошлого, встававшими из самых глубин души, и, наконец, застыли в страшном кошмаре.
…3десь же рядом сидел на корточках странный зверек. Это было существо с черной вздыбленной шерстью, красный язык свисал из судорожно дышавшей пасти, над его носом пламенел единственный огромный глаз, в котором, все убыстряя ход, вращалась по ходу солнца (именно по ходу солнца) десятирублевая золотая монета. Застывшими от ужаса глазами смотрел капитан на стремительное вращение золотого и вдруг понял, какой зверь стоял перед ним; рука Тыниса схватилась за револьвер, и он вскричал:
- Котерман! Котерман!
Просыпаясь, он прежде всего ощутил, что судорожно схватился за что-то. Нет, это была не рукоятка револьвера, а край койки. Каюта - да, его собственная каюта. И все же, взвинченный до предела, он соскочил с койки и, как был в носках, выбежал на палубу. Корабль качало. По-прежнему не унималась боковая волна, ветер ослабел еще больше, и когда корабль кренился на правый борт, даже бизань-гафель плескался теперь почти впустую. Что-то чернело на макушке грот-мачты. Ах, ерунда! Теперь весь корабль провалился в кромешную тьму, а это, верно, была тень черной тучи, пробежавшей между круглой луной и волнами, она укрыла тьмой не только корабль, но и недобрый простор тяжело бушевавшего океана.
В штурвальной рубке виднелся свет. Рулевой Сандер - сын его кровного брата Матиса - смотрел не отрываясь на компас и повернул в эту минуту штурвал чуть вправо. Штурман Танель Ыйге стоял у левого борта и, услышав стук двери капитанской каюты, поспешил, огибая штурвальную рубку, навстречу капитану.
- Напрасно ты беспокоишься, отдыхал бы лучше, ведь мы не первый день в море, - проговорил он заботливо, но в его голосе слышалась и доля обиды.
«Слава богу, - промелькнуло в голове у капитана, - значит, ни Сандер, ни штурман не слышали моего крика о помощи. Да и кричал ли я вообще? Порой во сне случается так, что кажется, будто кричишь, а на самом-то деле ничего, кроме неясного мычания, не получается».
Взгляд капитана остановился на барометре. За это время ничего не изменилось, а когда Тынис постучал по стеклу, стрелка нервно заколебалась на прежнем низком уровне - в пределах 735 мм.
- Зюйд-ост-ост, - сказал капитан после недолгого размышления, разглядывая карту.
- Новый курс? Хочешь все-таки зайти в Ставангер? - спросил штурман.
- Да. Сколько же нам так без толку болтаться? Возьмем запас свежей воды, и я телеграммы пошлю в Петербург хозяевам груза, чтоб не беспокоились о своей постной рыбе.
(Не слишком ли много он говорил? Капитан на корабле - что бог на небесах, разве ему пристало так подробно объясняться со штурманом?!)
- Из-за воды не стоит тревожиться, ее у нас в баке достаточно. Но барометр очень упал, с запада в любое время может налететь шторм, уж тогда лучше держаться подальше от норвежских скал, а не лезть к черту на рога, - рассуждал штурман.
- А что, боишься разве? Когда покажется земля, разбуди меня! Зюйд-ост-ост! - сказал капитан и направился в каюту.
- Зюйд-ост-ост! - повторил штурман.
- Зюйд-ост-ост! - повторил новый курс корабля рулевой матрос Сандер, как того требовала служба.
Капитан плотно закрыл за собой дверь каюты, постоял с минуту и вынул из денежного ящика стальную корабельную кассу, ключ от которой он и во время сна хранил при себе. Здесь были денежные знаки разных государств, пересчитанные и аккуратно рассортированные в пачки, а серебро и золото уложено столбиками в бумажках. Здесь хранится и золотой, подаренный Анете кораблю «на счастье». Эта монета «На расплод», тщательно завернутая в лоскут черного бархата, лежит особняком в правом углу корабельной кассы.
- Ах, ерунда! - Капитан поставил корабельную кассу на прежнее место, медленно разделся, стянул с себя, чтобы удобнее было спать, связанный Лийзу свитер (раньше свитер оставался на нем и ночью, в нем было теплее); погасил лампу и снова лег на койку. На этот раз он уснул мертвецким сном.