Сандеру нетрудно было повернуть штурвал на новый курс, но, чтобы поставить паруса по ветру, отдать все эти фалы, стропы и шкоты и снова закрепить их, потребовались большие усилия вахтенных матросов. Их руки с детства привычны к корабельным узлам, и вот уже один матрос, Аугуст, сын ватлаского школьного учителя Пийгарда, снова стоит впередсмотрящим, а второй, саадуский Юлиус, держится поближе к штурману, готовый выполнить каждое его приказание. Впереди не было ничего, кроме ночного, черного, вздымающегося и уходящего вниз океана, лишь изредка луна, вырвавшись из-за туч, накидывала на него свое сверкающее покрывало. Штурман, старый Танель Ыйге, остановился было, прислонившись к мачте, потом зашагал по палубе от борта к борту.
…Да-да, вот такова она, жизнь штурмана. Скажет капитан: «Новый курс!» - а ты повторишь: «Новый курс!» Скажет капитан: «Ставангер!» - а ты повторишь: «Ставангер!» Он, Танель Ыйге, достаточно избороздил моря обоих полушарий, у него достаточно стажа и опыта за плечами, чтобы самому быть капитаном. Да он и не какой-нибудь неуч, в свое время Танель Ыйге сдавал экзамены только на круглые пятерки. В морском счислении, определяя местонахождение корабля, он пока никому не уступал, и, верно от былого пристрастия к астрономии, и сейчас знает про небо и звезды больше, чем требуется для определения долготы и широты, для пеленгации по солнцу.
Но одним лишь знанием того, что ближняя неподвижная звезда Альфа Центавра находится на расстоянии четырех с половиной световых лет от нас, многого не сделаешь: судьба человека определяется здесь же, на Земле - планете, вращающейся вокруг Солнца. Здесь ты родился, здесь и умрешь - на суше ли, на море, - здесь же ты переживаешь свою любовь и проделываешь все нехитрые шутки своей короткой жизни. От сознания, что эта обитель твоей мирской суеты - место невеселых житейских забав - окружена холодной пустотой с 273-градусным морозом, где ближайшие соседи разделены миллионами или миллиардами верст, становится даже немного жутковато на сердце. Да, становится жутко, и вместе с тем мысли и заботы превозмогают волнующийся в ночном сумраке океан, мчатся сквозь скалистую Норвегию, через лесистую и холмистую Швецию, над Балтийским морем - в маленький, выкрашенный в красный цвет деревянный домик на холме, покрытом береговым гравием и редкими соснами-ветровками.
Спят - конечно, спят - Пауль и Хенно в одной кровати, девочки-близнецы Хилья и Айно - а другой, малыш Виллю, наверно, под боком у матери - очень уж он любит там спать.
Спите, спите, дети. Спи и ты, жена, мало ли у тебя трудов и забот с этими пятью, особенно теперь, когда ожидается шестой. Пока ваши ночи еще спокойны, а дни солнечны, вы еще не знаете пока, что в межпланетном пространстве царит 273-градусный мороз, а здесь, на Земле, тоже становится подчас жутко от сознания, что сердца у окружающих тебя людей бывают холоднее льда. Трудно ему, штурману-бедняку, у которого нет денег, чтобы вложить значительный пай в корабль, получить капитанское место, хотя оно ему и необходимо до зарезу.
Но кто знает, кто знает… Волостной писарь Саар, чья речь на последнем собрании была, пожалуй, наиболее веской, сдается, неплохой человек и держит сторону неимущего народа. Если, скажем, это судовое товарищество и дальше в таком виде продержится, и затеют строить второй корабль, тогда, может статься, и он наденет капитанскую фуражку. И пусть зря не тревожатся, уж старый Танель Ыйге не подведет, морскую школу он окончил в свое время только на одни пятерки.
Вот и у них на «Каугатоме» получается как-то странно. Чуть только дело клонится к шторму, все управление кораблем начинает ускользать из рук капитана к нему, к штурману. Это выходит как-то само собой, - Танель Ыйге чувствует, как чувствовал и всю жизнь, что только в шторм он начинает дышать полной грудью. Минует опасность, «Каугатома» приближается к какому-нибудь порту - и точно так же, само собою, все управление снова переходит к Тынису. А стоит войти в порт - и Тынис Тиху, который на десять лет моложе его, становился опять важным капитаном корабля, Танель же превращался в неприметного старика, чье существование на корабле вряд ли кто, кроме своих матросов, и замечал. Но ничего, будь он капитаном корабля, то и он в порту не ударил бы лицом в грязь при исполнении новых представительских обязанностей.
Бортовые огни покачивались в ночной мгле. Время от времени волна с шумом перекатывалась через носовую часть. Но это не грозило бедой: нос корабля снова поднимался, и студеная, соленая вода Атлантики стекала между стойками поручней за борт. Паруса, от бом-кливера до бизань-топселя, напрягались от ветра, и «Каугатома», разрезая волну, следовала по новому, ставангерскому курсу со скоростью не меньше пяти узлов. И это, конечно, неплохо, но он, Танель Ыйге, предпочел бы, хоть и с меньшей скоростью держаться старого курса.