Глава одиннадцатая
За час или два до того, как «Каугатома» после короткой стоянки на ставангерском рейде собиралась поднять якорь и отправиться в путь, над фиордом опустился густой туман. На побережье Норвегии туманы не столь обычны, как, скажем, по ту сторону Северного моря, в Англии, но все же и здесь туманные дни случаются довольно часто, особенно поздней осенью. Наверху, на круто спускающемся к океану плоскогорье скандинавского хребта, уже царила зима, а громадные массы воды, направляемые в норвежские фиорды Гольфштремом, несмотря на огромный путь, пройденный ими, все же сохраняли еще какую-то частицу тепла Мексиканского залива. Воздух среди скал насыщен влагой морских испарений, от дыхания холодных ветров, идущих с гор, эта влага превращается порой в такой плотный туман, что матросам от борта к борту не узнать друг друга, или, как говорит кок: «Воздух так густ, что хоть мажь его вместо сала на хлеб».
Но сегодня никто из команды «Каугатомы» не был расположен к шуткам. Надеясь, что туман так же внезапно исчезнет, как он и упал на море, капитан с самого утра не отпускал никого на берег, чтобы при перемене погоды тотчас же поднять паруса. В ожидании отплытия нельзя было приступать к серьезным работам на корабле, а сращивание концов и другие пустяковые дела, которыми боцман занял матросов, никого по-настоящему не увлекали. Наоборот, насколько мог заметить штурман Танель Ыйге, напряженно наблюдавший за тем, чтобы в густом тумане какое-нибудь судно не наскочило на «Каугатому», молодые матросы, особенно талистереский Яэн и рыуна-ревалаский Сандер, думали не о корабельной работе, а о чем-то совсем ином. Вахтенный матрос ежеминутно звонил в колокол; такой же перезвон - сигнал стоящего на якоре судна - несся и со всех других кораблей. А какой-то местный пассажирский пароход или портовый буксир, очевидно, пытался даже в тумане нащупать себе дорогу - поминутно, если не чаще, слышался его низкий, глухой гудок где-то впереди «Каугатомы». Время от времени сильные порывы ветра разрывали на миг пелену тумана, и тогда, точно призраки, маячили у левого борта парусника мачты и темный корпус стоявшего на якоре большого барка дальнего плавания «Анны-Доротеи», и тут же все опять исчезало в плотном, словно мокрая вата, тумане. Близкие и отдаленные звуки колоколов, сигнальных рожков, пароходных гудков, доносящийся из порта скрежет кранов и почти непрерывная, наводящая тоску разноголосица говорили о том, что «Каугатома» со своими заботами была не единственным кораблем и населенным местом на этом свете.
Капитан Тиху быстро вышагивал из угла в угол по своей узенькой каюте, поднялся было на палубу, но вскоре вернулся в каюту и снова начал беспокойно мерить ее шагами.
Тынис Тиху был слишком высок и грузен, к нему не подходило выражение «вертелся как белка в колесе», но метался он на самом деле не хуже белки. Погода выкидывала, будто специально для него, одну шутку за другой, рейс затягивался. А самое скверное - его личные дела были все еще не решены и не упорядочены. Вчера он послал отсюда, из Ставангера, телеграммы обеим - Лийзу и Анете. Сегодня он взвесил свой поступок, и эта двойная игра показалась ему глупым и даже недостойным делом. В деревне вести расходятся быстро, вряд ли останется тайной для Лийзу и Анете, что он послал телеграммы обеим.
Капитан Тиху прислушался. Совсем рядом раздался глухой рев пароходного гудка, и в ответ ему особенно тревожно забили в колокол на «Каугатоме». Когда капитан распахнул дверь каюты, оба звука, смешавшись в один противный вопль, еще острее резанули его слух, а над правым бортом «Каугатомы» навис, все вырастая, черный силуэт огромного корпуса торгового парохода.
- Ударит, черт! - закричал капитан, его поднятая рука сжалась в кулак, и в тот же миг он увидел высоко над собой склоненные через поручни лица чужих моряков… и вот… вот… едва не задев своей кормой корму «Каугатомы», громадный корпус чужого корабля снова скрылся в густом тумане. Только «Каугатома», будто от запоздалого страха, долго еще подпрыгивала на волнах, поднятых винтом парохода, а наглый и низкий гудок чужого корабля доносился уже издалека.
- Проклятая акула! - ругался у грот-мачты боцман. - Еще немного - и наскочил бы!
Капитан не сказал ни слова, смачно сплюнул через борт и удалился в каюту. «Проклятая акула!» Конечно, акула, но истинная акула сама-то и не стоит на капитанском мостике океанской громадины, а сидит где-нибудь в уютном кабинете за тяжелым письменным столом и одним росчерком пера решает судьбы тысяч людей. Капитаны ее пароходов, которых эта акула, может статься, и не знает всех в лицо, - только ничтожные исполнители ее приказов. Легко ли капитану парохода сниматься с якоря при таком тумане? Но приказ получен - плыви! Каждый день стоянки такой громадины стоит увесистой пачки долларов. Ну и что ж, нанимай буксир, ставь дорогостоящего лоцмана на капитанский мостик - и рискуй! Ну, а если при этом и потонет какой-нибудь стоящий на пути маленький парусник - не велика беда! Любой судья поймет, что случилось это не от злого умысла, - у каждого судебного параграфа есть по меньшей мере по три закорючки, и пусть капитан потопленного парусника считает себя счастливчиком, если он уберется из суда с целой шкурой. У кого сила - того и право, у кого кошель - за того и суд.