- То есть как разрешил?! Чтобы не было недоразумений, я послал их за разрешением к тебе, - защищался штурман.
- А ты кто такой, что пускаешься с матросами в рассуждения о таких противозаконных делах, - корабельный офицер или юнга?
- Мы оба начинали юнгами, никто из нас не родился с капитанскими бумагами на руках.
- Я не о том, кем ты был, а кто ты есть теперь! Каждый день может вспыхнуть война с Японией. Если мы разрешим двум парням, подлежащим рекрутскому набору, сбежать с корабля, на корме которого развевается флаг Российской империи, попаду под суд не только я, но и ты.
- А разве лучше послать ребят на смерть? - откровенно спросил штурман.
- На смерть? Отчего же на смерть? Башковитый парень придет и с войны цел и невредим, грудь в медалях. Пусть парни, если это нужно, повоюют за свое отечество. А если не нужно - пусть удирают, но только не с моего корабля…
- Что за чертово отечество! Господское отечество! - резко перебил Тыниса молчавший до сих пор талистереский Яэн.
- Господское отечество! - передразнил парня капитан. В лицо его ударила кровь, и он гневно поднялся. - Господское отечество! А ты сам где же родился - на луне, что ли? Шкуру бережешь, боишься войны, хочешь чужими руками жар загребать! Трус ты - вот ты кто!
- Повоюем и мы когда-нибудь, когда начнется война для нашего брата, - обронил талистереский Яэн.
Капитан оторопел - не столько от этих слов, сколько от брошенного, словно невзначай, исподлобья волчьего взгляда молодого матроса.
- Для вашего брата?! Что же это за ваш брат? Красные, что ли? Начинаешь у меня на «Каугатоме» революцию разводить? Поберегись, парень, пока вожжи еще в моих руках.
В каюте наступила тишина. Некоторое время был слышен только плеск волн о глубоко сидящие борта загруженного до отказа парусника. Тишину нарушил капитан. Он два раза молча прошелся по каюте и, наконец, остановился напротив штурмана.
- Ну, а ты, Танель Ыйге, стал адвокатом людей, которые отреклись от своей родины? У тебя спина очень чешется, что ли? У меня она, право, не чешется.
- Зачем ты этак, капитан, - сказал штурман примирительно. - Мы, моряки, знаем ведь… что это за отечество для трудового человека и… какая простому солдату польза от войны. Это только помещики, генералы и офицеры гонятся за почестями, ну и фабриканты получают прибыль от государственных подрядов, а народ… Много ли народу возвращается после войны домой с целой шкурой и с медалями? Повара, писаря да некоторые чиновники - про начальство я уже не говорю. Солдаты, те, кто не обрел в бою вечную родину, приходят кто на костылях, кто без руки. Нам с тобой трудно разрешить парням уйти, но Сандер вроде как племянник тебе, он тоже помогал строить корабль и вложил в него свой пай… Я думаю, что если бы втихомолку поставить это дело на решение общего собрания каугатомаского товарищества, большинство разрешило бы парням перейти на другое судно…
- Убирайся ты к черту со своим общим собранием! Пока я капитан «Каугатомы», никто из людей не ступит ногой на берег до прихода в Петербург! И запомни: именно ты, штурман, отвечаешь за выполнение моего приказа.
Капитан опустился на стул лицом к столу, спиной к присутствующим, дав этим понять, что разговор окончен, и штурман с матросами вышли.
- Общее собрание! Чертово собрание! Я вам покажу общее собрание! - пробормотал капитан вслед ушедшим и взял из ящика письмо Анете. Вот так сама жизнь невольно толкает его к Анете.
Наутро, когда выяснилось, что талистереский Яэн все же исчез с корабля, курс личной жизни капитана Тыниса Тиху еще резче склонился к богатой вдове. Сандер был на месте, но Яэн исчез. Никто не знал, когда и как он удрал. Шлюпка еще вчера была поднята на палубу.
- Быть может, писку-роотсиский Лаэс ночью тайком увез Яэна на шлюпке «Целебеса», - предположил Сандер.
Покусывая верхнюю губу, капитан долго всматривался прищуренными глазами в Сандера и старого штурмана. Тынис Тиху не буйствовал, но весь рейс от Ставангера до Петербурга он срывал свою злость втихомолку - и тем ощутительнее для всей команды. Везде он искал и находил поводы к придирке и не давал матросам покоя ни днем, ни ночью. То концы были неладно связаны, то не по его вкусу сращены тросы, то паруса поставлены неумело, то палуба недостаточно чиста, то у кока камбуз не в порядке. А однажды, когда Сандер в вахту самого капитана нечаянно уклонился от курса на полрумба, рука капитана едва не поднялась для удара. В последний миг он одумался, с руганью прогнал Сандера от штурвала и сам держал курс, пока не примчался другой рулевой матрос.
- Все боялись, что котерман заберется в корабль, а он в самого старика забрался! - говорили матросы.