Но Лонни? Лонни не так-то легко уговорить уехать из города в деревню…
При воспоминании о Лонни все его разрозненные мысли мигом свились в тугой пестрый клубок. Он был утомлен и теперь погрузился в глубокий сон без сновидений.
Резкое металлическое дребезжание будильника было для него законом. С тех пор как Пеэтер посещал вечернюю школу, он вставал в четыре часа утра. Времени для сна оставалось, правда, слишком мало, но он приучил свой молодой организм брать от короткого сна все, что было возможно. Утром, со свежей головой, хорошо приниматься за книгу.
Лоонаский Лаэс уселся в постели на полу. Проснулся и Длинный Виллем, только юный Йоосеп, потягиваясь и пыхтя, все еще вел тяжелую борьбу со сном, наконец, и он открыл глаза.
- Ну и ранний ты мужик, Пеэтер, - заметил Лаэс, вставая и затягивая ремень на брюках.
- Иначе с делами не управиться. Да и вы приехали в город не лодырничать, летом с трех часов седлаете стену дома, сидите верхом на углу, с топором и отволокой в руках.
- Да, нашему брату не приходится в Пирита или в Кадрентале дачников из себя разыгрывать. Видишь, уже и рассвело! Пойдемте, мужики, сходим-ка разок на вельтмановский участок, поглядим, какой материал он туда завез. Потом, когда договариваться будем, пригодится это нам, да и Пеэтеру дадим спокойно засесть за книги, - предложил товарищам Лаэс и, свернув свою постель, сложил ее в угол.
Пеэтер, правда, возразил, что ради его покоя не стоит тревожиться, потому что, дескать, книга не заяц - не убежит. Но когда он остался в комнате один и распахнул окно, впустив свежий воздух, он все же порадовался догадливости мужиков. Он подумал, что некоторые приказчики и городские хлюсты ругают, их мужланами и ванторубами, но не мешало бы и приказчику, носящему манишку, и господину в котелке иметь столько же внутренней чуткости к ближнему, столько скромности и деликатности, как у этого лоонаского Лаэса с дешевым платком на шее и в простой фуражке.
…Очень уж пристально уставился Йоосеп на его книги, Пеэтеру стало даже как-то жаль сироту. Какой житель холодного, полутемного чердака выйдет из этого хромого мальчика! Если бы оставить его тут, в углу, добыть ему на барахолке койку… А Лонни? Ах, черт, кто ее знает, эту Лонни! И, прогнав от себя все посторонние мысли, Пеэтер принялся за задачи по алгебре:
(а+b)2 = а2+2аb+b2
Здесь свои законы, строгие, неизменные, действительные для всех чисел, пусть в уравнении «а» равняется хоть миллиону или миллиарду, а «b» любому крохотному числу. Но если взять вместо «а» Лонни, а вместо «b» Пеэтера, то уравнение невольно запутается.
Пеэтер вспомнил о только что принятом решении сосредоточить все свои мысли на учебе и не отвлекаться посторонними вопросами. А что является главным, что посторонним вопросом? Он ведь не какой-нибудь десятилетний мальчик, мечтающий о том, чтобы получить у учителя хорошую отметку; он для того и поступил в вечернюю школу, чтобы лучше разбираться в трудных вопросах, возникающих в повседневной жизни. Нельзя стать хорошим мастером-модельщиком, если не знаешь технического черчения, математики, свойств металлов и дерева, - очевидно, так же можно ошибиться и с женитьбой, если… если… (Лонни Раутсик + Пеэтер Тиху)2 =…
Нет, здесь столько еще посторонних сомножителей, что если эти двое и подходят друг к другу, то все же трудно будет заключить их в супружеские скобки да еще возвести в детские квадраты и кубы. Если бы они и поженились, то в последующие годы довелось бы извлекать многие квадратные и кубические корни, а при слишком тяжелых испытаниях это соединение, пожалуй, расшатается. Говорят, что бедняку и богачу трудно ужиться в браке, но даже и двоим беднякам, если у одного из них мелькнула хоть мысль о богатстве, вряд ли удастся наладить прочную супружескую жизнь.
Лучи раннего солнца пробились в окно поверх толевых крыш низких пригородных домов. Пеэтер до конца сдвинул занавеску и погасил лампу. Прежде чем завыли одна за другой фабричные трубы, он успел справиться и с алгебраическими задачами. А что до житейской алгебры, то Пеэтер пришел к заключению, что вместо предполагавшейся загородной прогулки с Лонни надо будет вместе с другими фабричными рабочими непременно поехать в Вигала на собрание безземельных крестьян.
Глава пятнадцатая
Недели за три до Иванова дня установилась жара, улицы наполнились пылью и требовали поливки. Как раз в тот момент, когда горбатый дворник пеэтсовского дома прислонил метлу к воротам и намеревался сходить в сарай за шлангом для поливки, к нему подошел какой-то молодой человек в светлом летнем костюме и спросил: