- Вы Тийт Раутсик, дворник дома Пеэтсова?
- Да, да, это я, молодой господин! - и маленький бородатый мужичок поклонился так низко, как только позволял ему горб.
- Сегодня в десять часов вечера вам нужно явиться в жандармское управление. - Молодой человек назвал улицу и номер дома, вынул из кожаного портмоне какую-то бумажку и длинным, как у ястреба, острым ногтем, подчеркнул на ней место, где требовалась расписка дворника в получении извещения.
Тийт Раутсик машинально взял протянутый ему карандаш, но тут же почувствовал, как задрожали его коленки, и трясущаяся рука вывела на бумаге какие-то странные каракули.
- Пишите буквы разборчивее, - нетерпеливо прикрикнул молодой человек.
- Небесные силы, я не сделал ничего плохого, - горевал плешивый, седобородый и горбатый человек.
- Это не мое дело! Мне приказана передать вам извещение!
Тийт Раутсик смотрел на молодого человека снизу вверх своими испуганными водянистыми глазами.
- Ну, распишитесь же!
Старик кое-как нацарапал свою фамилию, и молодой человек негромко, но предостерегающе добавил:
- Если кто спросит, чего от тебя хотели, скажи, что сделали предупреждение насчет уборки улицы. Понял? За разглашение тайны наказывают тюремным заключением.
- Боже мой! А если дочка спросит?
- Ну, придумаешь что-нибудь! Во всяком случае никто не должен знать, куда ты пойдешь. Так вот, значит, в жандармерию в десять часов, комната номер тринадцать! - И молодой человек привычным движением показал свое служебное удостоверение, чтобы не оставалось никаких сомнений.
- Впредь чтоб улица была чистая, предупреждаю в последний раз! - громко сказал незнакомец уходя, чтоб жители дома и случайные прохожие думали, будто он ругал дворника за не политую улицу.
Когда Тийт Раутсик снова остался один, все плясало у него перед глазами. Проезжавший извозчик обругал Тийта Раутсика - струя облила и его, и лошадь, попала и на двух барышень, семенивших на противоположном тротуаре. Закричав: «Ой! Ай!»- они подобрали свои юбки и полубегом понеслись дальше. Может быть, и они бросили по его адресу что-нибудь оскорбительное, но Тийт Раутсик ничего не замечал, в его голове ворочался только один, словно вколоченный туда, приказ: сегодня вечером в десять часов в жандармское управление, комната номер тринадцать!
«Господи помилуй, за что же это? Что я сделал плохого?»
И струя воды из шланга с такой силой ударила в стену соседнего дома, что голова хозяйки дома Кати Лооруп угрожающе появилась в окне. Если бы его требовали в уголовную полицию, он уж, так и быть, постарался бы найти за собой хоть крошечную провинность, да и это не легко: всю свою жизнь вплоть до нынешнего дня Тийт Раутсик прожил тише воды, ниже травы, и хотя домохозяин и квартиранты порой оделяли его злыми словами, сам он всегда старался обойтись в жизни добром и смирением. Но в жандармерию, комната номер тринадцать! От политики он бежал, как от чумы, даже прибавки к жалованью не решился просить в нынешние смутные времена, боясь, что хозяин, чего доброго, обругает его за это каким-нибудь мятежником или даже социалистом. Уже с детства он неукоснительно исполнял все религиозные обряды; со дня конфирмации он почти каждое воскресенье посещал церковь, а через каждые два месяца ходил на причастие, чаше появляться в церкви не было в обычае. И вдруг - в жандармерию!
Все послеобеденное время Тийт Раутсик двигался как в полусне. Полив улицу, он позабыл закрыть как следует водопроводный кран, счастье, что Анн Теэару, работница с «Ситси», заметила это раньше хозяина и сказала Тийту об этом. Подбивая в своей комнатушке подметки к поношенным туфлям Иды Лаксберг, он сломал свое лучшее шило, кончик которого никак не хотел выйти из колодки.
«Комната номер тринадцать… комната номер тринадцать, - вертелось у него в голове, и никакая сила не могла сдвинуть его дальше этой мысли. - Была бы хоть комната номер двенадцать, полная дюжина, или комната номер четырнадцать, семь и семь - две счастливые цифры, - так нет же, как назло, комната номер тринадцать!»
Тийт Раутсик свято веровал в бога и его единородного сына Иисуса Христа, который воскресил дочь Иаира, излечил многих увечных и, как верил Тийт, остановил в свое время и его болезнь, собрав все его немощи в горб и оставив здоровыми все конечности, и до сих пор так щедро помогал ему в жизни, что у Тийта Раутсика была работа и квартира, свой не самый последний достаток и дочь Лонни, самое дорогое существо на свете. Лонни была здорова, Лонни была красива, Лонни была как бы всем тем, чем сам Тийт никогда не был и не мог быть. О Лоннином счастье Тийт каждый вечер втихомолку перед сном молился своему богу, из-за Лонни Тийт часто горбился до полуночи над старыми туфлями какой-нибудь прачки или горничной, чтобы к скудному заработку дворника прибавить еще что-нибудь на приданое Лонни. Да, Тийт Раутсик верил в бога, который в своем бесконечном милосердии и благоволении позволил от увечной, изможденной болезнью плоти Тийта родиться такой красивой дочери и, таким образом, в лице Лонни дал ему самому новый, светлый образ. Но Тийт Раутсик верил не только в бога, а и в черта, от которого проистекали все несчастья и зло в мире. Особенный страх испытывал он перед чертовой дюжиной, перед номером тринадцатым. Безразлично, был ли это номер дома или квартиры или тринадцатое число любого месяца, мимо всего этого Тийт старался прокрасться тайком, незаметно, потихонечку. Как-то ему предложили на улице Сюстику, 13, заманчивое место дворника с просторной квартирой, но само собой разумеется, что он от этого места отказался. И вдруг - в жандармское управление, в комнату номер тринадцать!