Столярный мастер Ланге, как и подобает честному бюргеру и настоящему христианину, верил в воскресение мертвых и в загробную жизнь, но не находил в святом писании ни одного места, из которого следовало бы, что вместе с воскресением мертвых состоится и осмотр их гробов. Поэтому он даже при изготовлении дорогих гробов со спокойной совестью обходился дешевым тесом, прикрывая суковатые или трухлявые места серебряными крыльями картонных ангелов, и вскоре довел число рабочих на своем предприятии до сотни. Для себя-то он еще при жизни приказал смастерить гроб из цельного дуба, - было бы все-таки неловко, если бы господь бог, разбудив его в судный день, заметил: «Портной без пиджака, сапожник без сапог, а гробовщик без настоящего гроба!» Но сын его уже здесь, на земле, встал перед серьезнейшим вопросом. Отец с помощью серебряных ангелов почти успел разорить остальных гробовщиков Таллина и довел выпуск гробов до предела. Дальнейшее расширение дела уже не зависело от коммерческих способностей мастера. Правда, в конце века, с основанием новых фабрик, город стал бурно расти, но главным образом за счет притока здорового, еще жизнеспособного люда из деревни, и хотя количество смертных случаев заметно увеличивалось, оно все же не могло шагать в ногу с предприимчивостью молодого Ланге. Какой-нибудь азартный игрок, быть может, возложил бы надежды на появление холеры или чумы, но молодой Ланге был не такого сорта человек. Он оставил за курносой право размахивать косой на своей обычной тропе, и так как было решительно невозможно превзойти отца в применении грошового, негодного материала (несмотря на все великолепие ангелов, у одного гроба при спуске в могилу оторвалось дно), он поручил гробовой цех заботам мастера, а сам со всей своей энергией обратился к удовлетворению нужд еще живущих.
Молодые люди приходили в город, подыскивали работу, женились и наживали детей, нуждались в кроватях, в шкафах, столах и стульях, в хорошей и дешевой мебели, и, по возможности, в рассрочку. Последнее требование у мертвых потребителей - штука диковинная, и вообще справляться с живыми было куда как сложнее. Требования качества и дешевизны трудно было совместить даже с помощью картонных ангелов у мебели, предназначенной для повседневного будничного использования живыми людьми. Господин Ланге прикидывал, калькулировал, осматривался. Не он, конечно, открыл способ изготовления фанеры, но он был одним из первых в великой Российской империи, кто стал на своей фабрике в большом количестве производить этот ценный материал и пользоваться им при изготовлении мебели. Зачем тратиться на покупку тяжелого и дорогого дубового стула, если стул массового производства из березы с фанерным сидением гораздо легче, дешевле и даже наряднее? Зачем тратиться на гардероб из тяжелого кленового дерева, сделанный вручную где-нибудь у мелкого столяра, если можно купить легкий и вполне приличный гардероб из гораздо более дешевых еловых досок, обшитых кленовой фанерой? Зачем тратить деньги на кожаный саквояж, если гнутый фанерный сундучок в пять раз дешевле, вдвое прочнее, а выглядит так же недурно.
К тому времени, когда банкирский дом Цапмана в Берлине, занимавшийся финансированием предприятий по переработке леса в северной Европе, протянул руку помощи и фабрике Ланге, в цехе на Рапласком шоссе работало уже больше трехсот человек. Господин Ланге долго упорствовал, но в конце концов вынужден был надеть тяжелое золотое обручальное кольцо берлинских банкиров. Предприятие утратило свою самостоятельность, но зато выжило и могло продолжать работу; двадцать лет тому назад двое сообразительных таллинских гробовщиков точно так же уцелели, присоединившись к Ланге. Но со временем оказалось, конечно, нерентабельным содержать мастерские отдельно от фабрики, и один из хозяев предприятия по изготовлению гробов «Михкель Каннеп и сын» работал теперь у Ланге простым мастером. К счастью, самому Ланге нечего было опасаться такого падения, у Ланге достаточно сил, чтобы заставить Цапмана обходиться с ним достойным образом. Его имя сохранилось в новом, соединенном предприятии и даже стояло на первом месте (фирма «Ланге и Цапман»). Цапман весьма ценил способности главного директора таллинского предприятия. И почему бы не ценить, если таллинская фабрика ежегодно приносила самую большую прибыль? Конечно, в России рабочая сила значительно дешевле, чем в Швеции, в Германии или других местах, где находились финансируемые цапманским банковским трестом фабрики. Однако прибыль таллинской фабрики больше прибылей и двух финляндских фабрик, где заработная плата почти так же низка. Ланге в Таллине сумел окружить себя опытными и требовательными инженерами и мастерами, жесткой системой штрафов добился железной дисциплины среди рабочих, сумел в большом количестве использовать женский, детский и даже инвалидный труд, обходившийся много дешевле, чем труд взрослых здоровых мужчин. Банкирский дом Цапмана каждый год посылал из Берлина в Ревель награды и благодарственные письма господину Ланге, но наибольшим уважением и даже удивлением пользовалась у берлинских банкиров Российская империя, позволявшая им иметь такие чудо-прибыли. Здесь не было ни парламента, ни профсоюзов, социал-демократическая партия находилась под запретом, и если ее вожаки и работали в подполье, то время от времени наиболее опасные из них водворялись в надежные места, содержались под жандармским надзором, чтобы лишить их возможности подбивать рабочих на забастовки. Да и газеты пикнуть не смели. Вся печать и литература проходили цензуру, газеты печатали только то, чего хотело и требовало от них правительство.