Шпринг кинулся к борту и надолго обнял фальшборт. Витя протянул руку сквозь жерди клетки и взял ведро с остатками воды. Спросил, поворачиваясь к соседям.
— Капитан, умыться хочешь? Гром, пить будешь?
— Не откажусь… День впереди жаркий.
— Это по-нашему… Слышь, как барабаны все громче и громче.
Снова появился Шпринг, глянул на пустое ведро. Мстительно посмотрел на тралмастера и сказал громко, чтобы все слышали:
— Давно такого барабанного праздника не было. Интересно! Африканские игры всегда смертью заканчиваются. Я люблю смотреть — кто кого съест! — добавил почти радостно, специально для Вити:
— И улыбка твоя, Витенька, тебя не спасёт.
— Так это ещё неизвестно, кто у нас на заклание пойдёт. Миша чёрный придёт и слово своё скажет. Ты меня береги, Шпринг! Которые со мной — им везёт. А то ведь и клетка пустая есть. Для кого она? Заходи! — Виктор сделал широкий приглашающий жест рукой.
— Я в клетку не попаду. Мои предки сами такие клетки делали.
— Дурак ты, мелкопакостный.
— Почему?
— Нечего под предков косить. Они у тебя кто были?
— Один, точно знаю, был китобоем, а потом пиратом. Настоящий китобой и настоящий пират.
— Откуда знаешь?
— Я сначала не знал. Только удивлялся, когда иностранное слово услышу или название африканской реки, или закат над берегом, как будто я это слышал, видел, знал раньше. А потом стали сниться сны, в которых снились эти слова и названия. И мой прадед мне снится и подробно рассказывает, как был гарпунёром, как кит разбил их вельбот. Про Африку, про кита, умирающего на песке, про африканское племя и вождя с копьём. Потом — незнакомый корабль на ночном рейде, к которому он поплыл, хотя дочь вождя показывала на плавник акулы меж близкими волнами. Он доплыл. Акула его не тронула. Но корабль оказался пиратским и жизнь изменилась. Мой предок из гарпунёра и пленника племени стал пиратом. Точно.
— Придумал или, правда, приснилось?
— Правда.
— У меня тоже пираты были в роду. Я чувствую.
— Правда?
— Конечно. — Витя говорил совершенно искренне, будто сам в этот миг верил. — Мы же моряки. Могут у нас быть похожие тайны в прошлом? Могут. Мы, может быть, даже породнились сейчас. Вполне. Мне точно подобные сны снились. Как-то раз, в тропиках, когда пытался заснуть на палубе и смотрел на звёзды. А потом вырубился и проснулся от ветра и брызг. И точно, подумал тогда, что это со мной уже было: ветер, брызги, мачта тычется, как школьная указка, прямо в созвездие Южный Крест. И голос… Учительский такой…
— Что он сказал?
— Сказал, что, мол, «верной дорогой идете, товарищи!»…
— Это же Ленин сказал!
— Может и Ленин, а только под мачтой в небе и во сне. А Ленин не мог иметь родственника-пирата?
— Ленин — вождь пролетариата. А вожди от моря далеки, как чайки от городской свалки.
— Не скажи, Шпринг. С этой перестройкой в стране и чайки просторы морские на горы мусорные поменяли — до самой Москвы воронье вытеснили.
Шпринг спешил продолжить сближение позиций:
— А если тебе Ленин приснился, значит, точно — в Россию вернёмся. Я сны хорошо разгадываю. А если про мусор — это к плохому.
— К плохому? Язва ты, Шпринг. Не можешь, чтобы плохое не вспомнить. Но чайки тебя оправдывают, что-то морское в разговоре прослеживается. Пиратская, ты, душа. Потому вот и кровь у тебя, как у рыбы, холодная, в смысле. Напевает.
— Как ты можешь петь в клетке? Тебя акула ждёт!?
Витя откровенно рассмеялся и продолжал напевать:
Где-то далеко гремят барабаны.
— Слышишь, Шпринг, это мои барабаны гремят. Чтобы я этой акуле глаз вырвал.
Шпринг оглядывается с недоумением и испугом.
— Эта акула раз в десять лет приходит и её все на побережье боятся, а ты?!
Витя смеётся и поднимается в клетке во весь рост:
— А я кто? Лучший тралмастер Советского Союза! Я, может быть, один такой в мире остался. Я бы сам в барабан сейчас врезал. Чтобы громко, до самого неба! Я стихи писал, Шпринг! Ты хотел хоть бы раз сказать громко и в рифму.