Сад зарос бурьяном и крапивой, сюда наведывались местные жители, обрывая недозрелые груши и яблоки, сломав ради ведра дармовых ягод несколько вишен: не свое — не жалко. Но в развалинах никто не поселился. Не поселился надолго. И не устроил пожар. Может, дом охраняли призраки съехавших жильцов. Или сумасшедший домовой, не согласный на переезд. Печку бы затопить… На улице было тепло и солнечно. Но Сережке хотелось увидеть огонь. Хотелось погреть руки над пламенем и, может быть, понять, что же он наделал такое. И во что влип.
Женщина сидела у кирпичной стены погреба, кутаясь в свою белую куртку. Та уже перестала казаться элегантной.
— Меня будут искать, — сообщила похищенная с угрозой.
— Хорошо.
Сережка вылез наверх и убрал доску. Погреб был глубоким. Даже он не смог бы выбраться оттуда без доски.
— Я должен узнать правду.
— Какую?
— Разве их много? — Сергей хрипло рассмеялся.
— По-твоему, одна.
— Только шесть мальчишек-охранников кинулись разбирать завал. Только шесть. Хотя их там было раз в десять больше. Просто вы отдали приказ не вмешиваться, и кто-то оказался достаточно циничен, чтобы его исполнить.
Женщина молчала. Сережка не знал, как заставить ее говорить.
Пытать? Загонять иголки под ногти? И, как в прошлом веке, напоследок закатать в бетон? Сережку затошнило. Но дальше этого не пошло, когда он согнулся над ведром с очистками. Очистки высохли и ничем не пахли.
Среди ночи он вздернулся от кошмара, который тут же забыл. Кинулся в заброшенный дом. Прибежал, задыхаясь, не понимая, чего боится больше: что пленницу обнаружили и вытащили или что она умерла. Сунул в погреб доску и, не надеясь на ее гнилую прочность, упершись рукой в край ямы, сиганул вниз. Зажег спичку. Красный язычок прошелся по темным углам. Женщина скорчилась под блеклой курткой — мешком, брошенным в угол. Сережка стал лихорадочно трясти пленницу, та недовольно замычала сквозь сон. И он испытал самое яркое на свете облегчение — она не умерла, она просто заснула. Хотя как она, изысканная, могла спать в подобных условиях, в запахах гнили и испражнений? «Не приняв душа на ночь», — поиздевался над собой Сергей, отступая, дрогнув небритым подбородком, не понимая теперь, отчего он всполошился так. Никуда она не делась. Не могла деться. И умереть не могла. Ей же до смерти лет тридцать осталось. А она не похожа на тех, кто раскидывается временем. Ну, может, только простудилась. Хотя, говорят, женщины выносливее мужчин. Оттого им и срок жизни подлиннее намерили. Семьдесят два, а не шестьдесят, как мужикам. Вот он, Сережка, точно бы простудился, лежа в погребе на сыром картоне и обломках кирпича… Зато выстроить их в пирамиду, чтобы убежать, никак бы не хватило. И слава Богу. Парень не хотел затыкать люк: боялся, что жертва задохнется.
Спичка обожгла ладони. Сережка удивился, сколько сумел передумать за время, которое она горела. Увидеть и запомнить. Как тогда, на станции. Дежурная, осевшая в аквариуме, словно проколотый воздушный шарик. Глухой рев, скрежет, падение хрустальных блоков пандуса, мальчики, прыгающие через турникеты… Если бы они с Ликой свернули в другую сторону. Там выход к церкви и там опора не треснула…
— Что тебе нужно?
— Ничего.
Сережка сел на пол, механически подложив под себя кусок картона.
— Тогда проваливай. Я буду досыпать.
— Хрен тебе.
Пленница пожала плечами.
От нее уже начинало смердеть. А потом она станет черной, как земля. Как Лика в своем невестином гробу, если содрать косметику.
Рукой с обломанными ногтями жертва отвела со лба спутанные волосы. Сережка видел это в помаргивающем свете принесенной свечи. Слепом и теплом свете. Можно было бы взять фонарь. Но электрический свет не вписался бы в эстетическую парадигму подвала… Господи Боже мой, взмолился Сергей, как и о чем я думаю… Главное: как. Точь-в-точь две дворничихи, обсуждавшие распоряжение убрать с улиц урны, потому что те «не вписываются в городской формат». Хоть падай, хоть стой…
— Вы хотите, чтобы я нарушила профессиональную тайну.
— А вы не можете?
— А вы?
Собеседница смешно, точно кролик, пожевала губами:
— Откуда, по-вашему, взялось название «Ронсеваль»? Ну да. И ущелье. И речка, возле которой проходило маленькое древнее, всеми позабытое сражение. Если бы не один очень талантливый писатель, название этой речки никто бы и не помнил. Впрочем, ее давно загнали в трубу, совершенно спокойно. Построили коллектор. А речке вдруг захотелось оказаться живой.