Но на этот раз не зло, а с сочувствием как-то. Даже удивительно. Сразу и не скажешь, что она умеет сочувствовать.
- Ты не понимаешь, - покачала Хранительница головой. – За вход в Святилище платят кровью. За то, чтобы нарушить сон Праматери – жизнью. Твой муж безумен, женщина.
- Оставьте мою лирэль у себя, - вдруг сдавленно попросил Ланкеш. – Здесь Сен-Лур не достанет её. Я уйду в Святилище один.
7.2
Но на этот раз наги были как нельзя единодушны.
- Нет!
- Об этом не может идти и речи!
- Вы просили о переходе, так проходите!
- И не возвращайтесь более!
- Мы выполнили свой долг перед Землёй.
- Теперь – уходите.
- Не бойся, лирэль, - говорил Ланкеш, сжимая мои пальцы, когда мы вновь зашагали по каменному мосту. – Я скрою тебя в Золотых Песках, у своей семьи. Тебе там понравится. Это самое дивное и чарующее место во всех девяти мирах. Мостовые там не вымощены золотом, и башни не подпирают небо, но… там растут пальмы и солнце такое яркое, что весь город – словно море света. И там много оазисов, расположенных в виде гигантской мандалы, если смотреть с неба. Оазисы Золотых Песков – самое дивное и чарующее зрелище, что только можно себе представить. Вам с дочерью будет хорошо и спокойно… Ты заслужила счастливую и спокойную жизнь, лирэль.
И я не сомневалась, что на родине Ланкеша мне будет хорошо, совсем не сомневалась, но…
- А… как же… ты, - мой голос был больше похож на сип.
- Не волнуйся обо мне, дева Адори, - серьёзно ответил наг. – Мужчины рождаются, чтобы умирать. Женщины – чтобы жить и дарить жизнь. С тобой и твоими сёстрами поступили несправедливо. Я не буду Ланкешем, сыном Кирьяна, если не добьюсь для тебя справедливости.
Бесконечно тянущийся мост устремился к круглой каменистой площадке.
В отличие от моста, висящего в воздухе, площадка покоилась на исполинском каменном шпиле. К ней стеклись подобные мосты со всех сторон.
Когда мы достигли её, в воздухе по краям проступили светящиеся узоры.
Они разгорались всё ярче и ярче, пока не запылали, после чего принялись стекаться к центру разноцветными радужными лучами.
Вскоре над платформой образовался светящийся овал. Гладкий на первый взгляд и живой, подвижный, если присмотреться.
- Врата перенесут вас туда, куда ты прикажешь, Ланкеш, сын Кирьяна, - сказал Хранитель.
Поблагодарив нагов, Ланкеш взял меня за руку и твёрдо сказал:
- Мы идём в Золотые Пески.
Он увлёк меня в пульсирующий, подвижный коридор, сотканный из света. Обхватил талию горячими ладонями, прижался губами ко лбу, затем поцеловал в губы. Я с жаром ответила на поцелуй. Я целовала Ланкеша так, словно от этого поцелуя зависела судьба мира. Я растворялась в каждом прикосновении его рук и губ, даря вчерашнему незнакомцу единственное, что у меня было – саму себя. И то, что этот дар вовсе не требовался, ведь от меня впервые в жизни вообще ничего не хотели, не ждали, не претендовали ни на что, разрывало в клочья все мои представления о мироустройстве! Вырывало из груди боль бесчисленных лет, воскрешало поруганную, попранную, растоптанную веру в Добро и Справедливость!
От одной только мысли о том, что нам с Ланкешем предстоит расстаться, и очень скоро, делалось дурно. И всё же эти мгновения невозможного, совершенно сумасшедшего счастья пьянили такой могучей, ослепляющей, сбивающей с ног и выбивающей из груди дыхание силой, силой, разрастающейся до размеров Вселенной, что даже боль от предстоящего расставания становилась всего лишь мыслью.
Иллюзией в ослепляющем величии Здесь и Сейчас.
Говорят, каждой супружеской паре отмерян свой резерв счастья... И независимо от того, сколько продлится брак на земле – сотню лет или всего три дня, они сполна получат отмерянное им блаженство.
В этот бесконечно длящейся миг, в чутких сильных руках нага я сполна осознала древнюю мудрость.
Всё счастье мира наполняло меня, стекаясь со всех концов Вселенной! И, переполнив, принималось расплескиваться через край!
- Моя… Лирэль, - повторял Ланкеш, жадно лаская мои губы, щёки, шею, сжимая до лёгкой боли налившееся томительной слабостью тело, которое оживало под лавиной света его касаний. – Моя дева Адори… Моя мистѝк, моё сокровище…
- Твоя, - отвечала ему в унисон, задыхаясь. – Только твоя. С этой самой минуты каждый мой вдох и выдох, каждая мысль, каждое биение моего сердца принадлежат тебе, славят тебя. Ты – моё дыхание, мой смысл всего… Ланкеш… муж мой… Тот, кто вернул мне веру…
Врата вдруг исчезли, лицо облизало знойным стоячим воздухом и… гарью, смешанной со смрадом горелой плоти.
Золотые Пески…
Когда-то, и даже не так давно, они, без сомнения, были таковыми…
Сейчас же наши стопы утопали в чёрной оплавленной почве. Мёртвой, безжизненной. Неприятно влажной. Тут и там из неё торчали тела… Куски тел. Головы со страшными пустыми глазницами, чёрные горелые хвосты...
По бывшему песку текли багровые ручьи с тошнотворным сладковатым запахом.
Я поскользнулась, упала и съехала в овраг с обгорелыми останками нагов и деревьев… Должно быть, один из тех самых чудесных оазисов, о которых говорил Ланкеш. Самое дивное и чарующее место из всех, что есть в девяти мирах…
Захлебнувшись беззвучным криком, я принялась карабкаться из оврага, и, когда получилось, побежала следом за Ланкешем.
В центре бывшего города, прямо в руинах были выложены мёртвыми телами в золотых одеждах огромные буквы.
«ВЕРНИ МОЁ, НАГ» - гласила страшная надпись.
Ланкеш упал, как подкошенный: могучий хвост перестал держать его.
Рухнул на чёрную землю плашмя, и, уперевшись в оплавленный песок мощными руками, заорал.
И кричал так страшно и так долго, что я решила: он лишился рассудка.
Глава 8
После проведённого Ланкешем Ритуала Погребения мы выходили из пустыни по туннелям, образованным зыбучими песками. Чтобы не набрать полные глаза и нос песка, приходилось зажмуриваться изо всех сил и затыкать нос клочками ткани. Ланкеш сгребал меня в охапку, накрывал губы своими, и мы неслись по нескончаемым коридорам с сумасшедшей скоростью. Как же мало было в этих жизненно необходимых соприкосновениях губ от поцелуев… Ланкеш сминал мои губы грубо и властно, словно гасил курительную трубку. Однажды во время передачи воздуха губы его задрожали и я поняла, что наг изо всех сил борется с искушением отпрянуть от меня. Дать умереть той, из-за кого он утратил семью, родню, город... Той, из-за кого Золотые Пески навсегда утратили своё золото, а чу̀дные оазисы безвозвратно иссякли…
Не знаю, что дало ему силы всё же он не отпрянуть, не отвернуться… Ланкеш больше не говорил со мной. Совсем.
Похожие один на другой дни мелькали чередой вспышек рассветов и закатов, обжигающего зноя – днём и пробирающего до костей холода пустыни по ночам.
Моё внезапное счастье оказалось слишком быстротечным, слишком зыбким, слишком неуловимым…
Однажды я не выдержала и заговорила с Ланкешем сама.
Приблизилась к нагу сзади, положила пальцы на могучее плечо. Он вздрогнул, но не обернулся.
- Ланкеш, - позвала я. Голос был хриплый после долгого молчания. – Послушай, пожалуйста.
Ланкеш молчал. Напрягся, даже сжался как будто… словно мощная живая пружина, готовая разжаться в любой момент. Но он не прогонял меня, поэтому я продолжила говорить.