— Разве я не свободен?! — воскликнул Энгельгардт.
— Нет, не свободны.
— Почему же?! Зачем так страшно смотрите на меня? Кто вы? Кто вы были тогда и кто теперь?
— Тогда был око государево, а теперь меч карающий! — отрезал Гридин и вышел, плотно прикрыв за собою дверь.
Он ждал, что Энгельгардт, оказавшись в западне, закричит, начнет хватать его за рукава шубы, однако должен был признать, что окаменевшее лицо, сжатые губы и опущенные глаза — то, каким Энгельгардт предстал перед Гридиным в последние мгновения, показали его человеком, который умеет достойно встретить свое поражение. Да, в эти мгновения он вел себя как настоящий воин. А то — «Господи Боже мой… Умоляю вас…» — с раздражением вспомнил недавние слова Энгельгардта Гридин. Каково притворство! Несомненно, совершенно несомненно, что именно Энгельгардт был не только главным пособником своих братьев, но и направлял их. И, конечно, сумел бы спасти их всех от петли, если бы не одна роковая случайность. Случайность эта — он, Гридин. Случайность, которую ни Энгельгардт, ни братья его никак не могли предвидеть… Сердце Гридина сжалось от охватившего его трепета перед неисповедимостью и величием Промысла Божия.
Глава XVI
Пушки умолкли еще вечером, и всю ночь братья слушали, как воет метель за окнами. К утру они уснули, а когда проснулись, был уже день. Гумнер надел очки и подбежал к столу, на котором стоял кувшин с водой. Он сполоснул руки и, придерживая очки, протер кончиками пальцев глаза. С трудом, согнувшись, подошел к столу и Бенинсон.
— Кто бы мог подумать, — проговорил Бенинсон, — что господин Гридин на такое способен. И он еще сидел за моим столом как самый дорогой гость.
— Мойша был прав, когда говорил, что мы не должны были принимать его в доме как благородного человека, — сказал Гумнер. — Я виноват. Мне не хотелось, чтобы в городе думали, будто бы мы пишем жалобы в столицу. Только теперь я вижу, какая это была глупость. Пусть бы даже мы и послали жалобу… И что? Ничего…
— Зато теперь каждый раз, когда у меня будет болеть спина, я стану вспоминать господина Гридина.
— Только неизвестно, как долго она будет болеть, — прошептал Гумнер.
— Что ты сказал, я плохо тебя расслышал? — спросил Бенинсон.
— Я сказал, что бывают такие неприятности, когда болит не только спина.
— Нет, ты про что-то другое сказал. Ты, кажется, сказал, что спине моей осталось недолго болеть. Да?
— Ну так что, если сказал? А если бы я этого не говорил, то что-нибудь изменилось бы? — вздохнул Гумнер.
— Послушай, Берэлэ, а тебе не кажется, что у них опять случилось какое-то новое событие?
— Ну и какое же?
— А такое, что Наполеон перешел Березину не где-нибудь, а именно в Ухолодах. Как и должно было быть. Да, да, — вскрикнул Бенинсон, — потому и замолчали пушки, что сражение кончилось, и только теперь наступила полная ясность.
— Но почему нам об этом ничего не говорят? — тихо спросил Гумнер.
— Может быть, просто некому? — тоже тихо ответил Бенинсон. — А если я скажу, что их больше нет в доме… что они уехали еще ночью…
Гумнер подошел к двери и стал осторожно ее открывать. Потом так же осторожно прикрыл дверь и, опустив голову, вернулся обратно к столу. Он подобрал с полу веревочку и стал медленно обматывать ею руку.
— Они здесь, — сказал Гумнер.
— Моя мама говорит, что надо верить в хороший исход до самой последней доски. Когда-то они жили у хозяйки, которая… — проговорил Бенинсон.
Но Гумнер прервал его:
— Да, да, я знаю эту историю. Это случилось, когда нас с тобой еще не было на свете. В день, когда надо было платить за квартиру, но денег не было, хозяйка снимала одну доску в коридоре перед дверью, на второй день — еще одну доску… Был случай, когда Мойша чуть не упал в яму. Когда же оставалась последняя доска, приходил рэб Иосиф и приносил деньги…
— И хотя мама на него не в обиде, — сказал Бенинсон, — но тогда ей всегда казалось, что он то же самое мог бы делать немножечко раньше…
— О, Лейбэлэ! — вскрикнул Гумнер. — А что, если откроется дверь и войдет рэб Иосиф, который нам скажет, что адмирал Чичагов разрешил ему забрать нас домой. Пусть повторится та старая история, но я не возражаю, если это сделает еще кто-нибудь. Когда моего отца увозили в острог, рэб Иосиф рассказал нам историю про город Заслав. Ты помнишь ее?