— В чем же она… ваша задача?
— Обязан подробно изучить и представить в столицу отчет об устройстве и проживании в Борисове лиц еврейского племени.
— Отчего же именно еврейского? — с гримасой и некоторым испугом проговорил городничий.
— Есть основания, — задумчиво ответил Гридин.
— Никак жалоба?! — воскликнул городничий.
— Да, — сказал Гридин, ничуть не стыдясь и не видя в своем утверждении никакого обмана.
Хотя борисовских жалоб у Гридина и не было, но он, увидев испуг в глазах городничего, имел все основания ожидать от него самых неожиданных признаний.
— Вот она цена клятв жидовских! — от всего сердца с негодованием воскликнул городничий. — Можно ли после того хотя бы одному их слову верить?!
— Что же, коли вам известно, от кого жалоба, то и дело мое проще, — заметил Гридин.
— Как же не знать, если за весь год только одно происшествие и было! Гумнер это, Гумнер со всем своим семейством. И хотя происшествие было весьма неприятным и вызывающим, однако меры к его исправлению, едва все прояснилось, приняты были незамедлительно и даже принесены извинения, как самому семейству, так и кагалу.
Гридин одобрительно кивнул и тут же сказал:
— Дабы положительно исполнить данное мне поручение, прошу вас определить ко мне чиновника, от которого я мог бы узнать любую необходимую подробность.
Вскоре к городничему был вызван адвокат Квитковский, коему и было поручено, не таясь, отвечать на все вопросы Гридина.
Гридин и раньше слышал, а теперь Квитковский ему подтвердил, что в Западном крае во многих христианских семьях в дни перед еврейской пасхой детям не разрешают уходить далеко от дома. Правда, в прежние годы Бог отводил беду от Борисова, но в эту весну в одном православном доме пропала девочка. Отец ее прежде жил в Смоленске и был приглашен в город одним борисовским купцом, чтобы служить у того приказчиком.
В один из первых пасхальных дней, ранним утром, побежала по городу страшная весть. Тут же объявились и две бабы, которые якобы своими глазами видели, как девочку к лесу за руку вел хозяин паровой лесопильни Лейзер Гумнер. Гумнер был схвачен и в кандалах отправлен в острог.
Многие евреи стали кричать, что девочка, с которой видели Гумнера, была его собственная внучка. Сам же он, вместо того чтобы тоже так говорить, упорно все отрицал, утверждая, будто бы в тот день вообще на лесопильне не был. Следов от девочки нигде найдено не было: ни в доме Гумнера, ни вокруг лесопильни. В церкви и храме звонили колокола и проклинали убивающих младенцев. Назначен был день суда и выбраны судьи, как вдруг в дворянское собрание пришел Мойша Энгельгардт, родственник Гумнера, и привел за руку пропавшую девочку. Он нашел ее в Смоленске у родителей приказчика, а сын Гумнера и еще один их родственник Лейб Бенинсон привели туда же и самого приказчика, где он во всем и сознался, говоря при этом о жидовских кознях и их известном умении выйти сухими из воды.
— Каковы же были последствия? — после некоторого молчания спросил Гридин.
— Приказчик тот немедля со всей своей семьей был отправлен вон из города.
— За такое надо было сечь плетьми, — сказал Гридин.
— Хотели и плетьми, но сами евреи и воспротивились, чтобы не ожесточать народ православный. Когда же городничий спросил сына Гумнера, будет ли он требовать чиновников от генерал-губернатора, то ответ был, что нет, не будет. Они же, как теперь понимаю, пожаловались прямо в столицу.
— В столицу от семьи Гумнеров никакой жалобы не поступало, — проговорил Гридин. — Слухи о происшествии в Борисове пришли к нам иными путями. Имею желание сегодня же увидеть Лейзера Гумнера.
— Разве вы не знаете, что он умер? — удивленно спросил Квитковский.
— Когда же?
— Вскоре после выхода из острога.
— Перестарались, значит, — нехорошо усмехнулся Гридин. — Как зовут сына?
— Борух.
— Стало быть, ваше дело теперь указать мне дорогу к Боруху Гумнеру, — сказал Гридин.
Гридин вдруг почувствовал, что от легкости, с которой его язык произносит незнакомое ему доселе еврейское имя, он получает тайное удовольствие. Еще в нем так же проснулось радостное желание исполнить свой долг самым наилучшим образом. Чтобы дальнейшее развитие событий ничуть не уступало их успешному началу. Как опытный преследователь, шел он теперь по следу.