Но об этом чуть позже…
Всегда и во всем Борису Абрамовичу хотелось быть фаталистом: подобно лермонтовскому Вуличу, искренне уповать на свою счастливую звезду, а главное – убедить в этом и всех окружающих.
«Господь дал мне феноменальную жизнь… – интересничал он в одном из газетных интервью. – Я тут недавно посчитал, сколько раз я должен был помереть. Из случайностей: автомобиль переворачивается через крышу, взрывали меня – погибал водитель, напился и ночью на снегоходе при скорости 150 километров упал – сломал себе позвоночник.
В детстве меня два раза пытались похитить… Пятнадцать случаев, когда с вероятностью больше 50 процентов я должен был умереть».
«У меня было 11 аварий, каждая из которых могла закончиться смертью, – это цитата уже из другого его интервью. – Машины переворачивались, я ломал позвоночник, я подвергался покушениям, когда в пятнадцати сантиметрах от меня снаряды проламывали головы и гибли люди».
«Боря много раз говорил мне, – вспоминает Александр Зибарев, – Господь меня бережет: со мной ничего не может случиться».
Удивительным образом в Березовском сочеталось то, что совмещаться, казалось, никак не может: безудержная удаль и циничный прагматизм. В нем как бы уживалось сразу два разных человека; когда один стремится на балеты, другой – стремится сразу на бега.
«Порой мне казалось, что у него напрочь отсутствует чувство страха, – анализирует эти противоречия его старинный знакомец Петр Авен. – Там, где любой другой давно отступил бы, он пер вперед. Это чисто еврей-ское: страшно так, что аж зубы сводит, но отступать нельзя, потому что иначе не будешь сам себя уважать».
(Еще более точно высказался на сей счет Александр Зибарев: «Боря храбрый, как заяц: в минуту опасности заяц может убить».)
Мне думается, однако, что причина дерзости Березовского заключалась не только в этом; просто никогда не доводилось ему – всерьез – получать отпора.
Судьба почему-то хранила его; все, что задумывалось, нередко исполнялось само собой, даже без особых на то усилий. Да и привычка пользоваться блатом и связями, усвоенная еще с младых ногтей, тоже чего-то да значила.
Сначала была голубая пора детства. Потом институт, осененный заботливыми родителями. Беспечное существование в науке, куда вновь привели его по знакомству. Возникшие на пустом месте, совершенно стихийно, связи с «АвтоВАЗом». Переход в бизнес. Вхождение в большую политику.
Да, в таланте и упорности ему не откажешь, но ведь все выше перечисленные этапы большого пути так или иначе озарены были блатом и связями: сперва – родительскими, потом – наработанными им уже самим.
Все эти декларации про пятнадцать несбывшихся смертей и летящие над головой снаряды – обычная рисовка, желание придать своему облику трагических, мужественных черт, брутальности, которой всегда так ему не хватало.
За всю жизнь самым страшным потрясением (не считая, конечно, покушения) для Березовского остались десять суток, проведенные в камере махачкалинского КПЗ; да, пожалуй, еще организованные дворовыми мальчишками темные.
Он был самым обыкновенным везунчиком, баловнем судьбы, толком не получавшим никогда по сопатке, а потому свято уверовавшим в свою исключительность. (Так неразумное дитя, не изведавшее еще на своей шкуре законов физики, бесстрашно сует пальцы в розетку.)
Даже став взрослым, Березовский – в любой момент – мог ощутить себя ребенком: прижаться к материнской груди, спрятаться в этакий «домик». Мать находилась и продолжает находиться рядом с ним по сей день; и в этом тоже один из ключей к пониманию его существа. Сколько бы ни исполнилось человеку лет – пусть он даже и дедушка – до тех пор, пока живы его родители, все равно он останется ребенком…
После покушения 1994 года, когда чудесным образом Березовский избежал смерти, уверенность в собственной необыкновенности возросла у него многократно.
«Это знак судьбы», – на голубом глазу объявил Березовский своему младшему компаньону и бывшему сослуживцу Юлию Дубову.
И вправду, тут было, от чего потерять голову. Нежданно свалившаяся близость ко двору пьянила почище водки; вся жизнь расстилалась волшебной скатертью-самобранкой.
Своим исконным промыслом – торговлей автомобилями – Березовский почти уже не занимается; этот бизнес отдан отныне в управление его душеприказчикам, вроде бывшего коллеги по научной работе Юлия Дубова.
Целиком, с головой погружен он теперь в высокую материю политики. Вслед за взятием ОРТ Березовский начинает формировать собственную медиа-империю. Он покупает «Независимую газету» и журнал «Огонек» (в последнем издании по-прежнему трудится его новый друг и наперсник Валентин Юмашев). Вскоре к этому списку добавится еще Издательский Дом «Коммерсантъ», радиостанция «Наше радио», канал «ТВ-6».
О чем-то подобном Березовский мечтал всегда: диктовать свою волю стране, влиять на умы и сознание миллионов.
Но и этого кажется ему теперь недостаточно. Подобно конквистадору, высадившемуся на неизведанном острове, Борис Абрамович торопится продвинуться дальше, вглубь, дабы освоить как можно больше новых, неизведанных территорий.
В 1995 году его внимание обращается вдруг в сторону едва ли не самой валютоемкой, прибыльной отрасли; Березовский решает заняться нефтью.
Справедливости ради следует, впрочем, сказать, что идея эта принадлежала совсем другому человеку, чье имя мало кому было пока еще известно.
Звали его Роман Абрамович. Было ему тогда всего 28 лет, и он очень хотел стать миллиардером.
И-таки стал…
Глава 4
А и Б сидели на трубе
Двух этих – таких разных и одновременно таких схожих – людей отделяет разница ровно в двадцать лет. Они вполне могли бы быть отцом и сыном: хотя так оно, в общем, и есть; если не по крови, так по сути – точно…
Всем своим теперешним положением и капиталами Роман Абрамович обязан Березовскому: точно папа Карло, тот выточил его когда-то из полена, и в мыслях не держа, что деревянный человечек очень быстро обойдет наставника по всем статьям и превратится в одного из самых могущественных и богатейших людей планеты.
Правда, об этом Абрамович – по крайней мере публично – старается сегодня не вспоминать. От своего учителя он перенял главное жизненное наставление, изложенное еще чичиковским отцом:
«…больше всего береги и копи копейку, эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь, и все прошибешь на свете копейкой».
У бизнесмена есть только один верный друг – деньги. И чем больше их, тем крепче, значит, дружба…
И все же к богатству и знатности шли они совершенно разными дорогами. Не в пример Березовскому, Абрамович не любит вспоминать о своем прошлом; ему уж точно ни к чему изображать из себя мученика, сладострастно культивируя детские и юношеские невзгоды; истинные страдания не нуждаются в дополнительной рекламе.
Судьба и впрямь особо не жаловала Абрамовича. Его жизнь – это история современной Золушки: из грязи в князи. Если, конечно, представить себе Золушку, моющую на заправках машины и фарцующую ширпотребом…
Будущий миллиардер появился на свет в 1966 году в городе Саратове, где, как известно, на улицах так много холостых парней. Впрочем, кроме записи в метрике, ничто боле с Саратовом его не связывает. По генеалогии Абрамовича без труда можно изучать географию бывшего СССР, равно как и самые трагические страницы советской истории.
По отцовской линии корни Абрамовича исходят из Литвы; в 1941 году, после освобождения Прибалтики, семья его деда – кстати, фамилию тот носил на местный манер: Абрамовичус – была выслана в далекую республику Коми. В те времена отношение к зажиточности было совсем иным, Нахманас Абрамовичус же владел тремя зданиями в городке Таураге, за что и пострадал.