Оба всадника были почти одного возраста: двадцати восьми лет один, второй чуть младше. Они встретились еще юными щенками и с тех пор объезжали Широкие земли в одной связке. К ним в компанию набились такие же отщепенцы, и теперь вся гурьба гордо именовала себя стаей Черного зверя.
Гелиодора разморила дневная осенняя теплынь, и он, убаюканный плавным шагом своего вороного, беспечно придремал. Конь почувствовал послабление и не преминул этим воспользоваться. Чуть притормозив, угольно-черный здоровяк пропустил вперед шедшего справа жеребца. Выгнув шею, словно змея, он резко укусил своего соседа за заднюю ляжку.
— Аа! — вскрикнул от неожиданности всадник, едва не вылетевший из седла, когда его конь после подлого нападения резко взбрыкнул и рванул в сторону, забыв о седоке.
Гелиодор сразу проснулся.
— Вот дрянная скотина! — закричал он на своего коня и дернул поводья.
— Он опять это сделал, — обиженно сообщил Тумит, возвращаясь на дорогу.
— Что поделаешь, такой характер, — вздохнул Гелиодор.
Его конь отличался от своих собратьев. К безупречно красивой внешности прилагался злобный и мстительный норов.
— Все потому, что других лошадей родили кобылицы, а твоего выплюнула сама бездна.
Вороной зыркнул на Тумита блестящими глазами и всхрапнул, будто давая понять, что запомнил и оскорбительные слова, и обидчика.
— Просто у Шторма слишком развито чувство справедливости. — вступился за свою скотинку Гел.
— Что справедливого в укусах исподтишка?
— Твой Колос не пропустил его при въезде в город, помнишь?
— И что?
— Он конь вожака и всегда должен идти первым.
Тумит зло сплюнул в дорожную пыль.
— Да он искусал уже весь табун. Будешь уверять, что его обидел каждый?
— Шторм как главный следит за порядком. Наверняка у него были на то причины.
— А стая? Всякий из нас хоть раз носил на шкуре отметины от его зубов.
— Зато вы все испытываете к нему почтение.
— Страх…
— Уважаете его.
— Ненавидим…
— И любите…
Тумит хохотнул, давая понять, что альфа говорит абсурдные вещи.
— …По-своему, конечно. Но нельзя же не любить такого красавца!
Оборотень ласково потрепал жеребца за чуб и нежно провел ладонью по иссиня-черной шкуре, переливавшейся на солнце. Конь действительно был красив. Ровного цвета, без единой помарки. В тон телу, густая грива и хвост, доходивший до земли. А как хорош в езде! Отзывчивый и чуткий, словно натянутая тетива. Он стоил Гелиодору огромных денег, а его братья по стае расплачивались за соседство с ним вечной настороженностью.
— Ты не умеешь выбирать ни лошадей, ни женщин, — покачал головой Тум. — Они слишком дорого тебе обходятся.
— Но ведь стоят того? — хитро прищурился Гел.
Брат ему завидовал. Это читалось в тоне и взгляде, брошенном через плечо.
Последняя любовь альфы была бурной и всеобъемлющей. Как истинный оборотень, он полностью отдался охоте на выбранную самку и победил! Потратив целую кучу золота.
— Я не уверен, что хотел бы в свою постель эльфийку…
— А я не знал, что волки умеют лицемерить, — блеснул крупными клыками Гелиодор.
— Нет, серьезно. По мнетак они холодней сосулек, свисавших зимой с Темных гор.
— Ты ошибаешься. Элириданна не такая.
— Ну и имечко… Только услышав его, я бы повернул назад.
— Согласен, с ней не так просто, как с гномкой и с гоблинихой. — И оба, словно заговорщики, оглянулись и посмотрели на Сфелера.
У оборотней необычайно чуткий слух, и вся стая не специально, но слышала каждое слово.
Сфел скривился.
Летом он как-то напился гномьего рома до полного одурения и лег с гоблинихой, державшей ту пивнушку. Она была из степных гоблинов, разительно отличавшихся от горных Эти, совсем не охочи были до резни и очень хорошо торговали. К всеобщему удивлению, одним разом дело не обошлось, и Сфел навещал трактирщицу до самого отъезда. Как она рыдала у городских ворот, провожая стаю в дорогу!..
По рассказам оборотня, она была страстной и безотказной в постели, всегда снабжала его бесплатной выпивкой и еще приплачивала деньгами. Отношения удобные со всех сторон. Но вот внешность… Сгорбленная фигура, покрытая морщинистой кожей зелено-коричневого оттенка, редкие волосы, кривые зубы. Как Сфелер ухитрялся столько в себя вливать?
Теперь бедняга стал притчей во языцех, и каждый, говоря про ночь с очередной дамочкой, сравнивал её с гоблинкой Сфелера. В стае появилась как бы своя шкала женской привлекательности, где самой низкой отметиной была гоблиниха, а самой высокой эльфийка Гелиодора.