Этот сквозной коридор в пятом дополнительном уровне был самым длинным во всем капонире и носил название «адова полоса». Но это название он заслужил не столько из-за своей длины, сколько из-за того, что располагался на самом нижнем уровне. Где и дышать-то было не очень просто. А ближайший кран и канализационный слив располагались на два уровня выше. И для того чтобы наполнить ведро чистой водой или вылить грязную, требовалось проявить чудеса эквилибристики и суметь забраться и спуститься по веревочной лестнице с полным ведром. Поэтому на уборку «адовой полосы» всегда ставили самых опытных Дневальных, либо сильно провинившихся Рядовых.
Олег еще раз прополоскал и отжал тряпку, но не стал ее расправлять, а отложил в сторону. Он поднял ведро и двинулся к лифтовой шахте. Из-за недостатка кислорода факелы горели только через каждые двадцать шагов, и это вкупе с выщербленным полом превращало путь до лифтовой шахты в серьезное испытание зрения и чувства равновесия. Но Олег за три с половиной месяца, что провел в капонире «Заячий бугор», мыл «адову полосу» практически еженедельно. И успел выучить каждую выбоинку.
Эти три с половиной месяца дались ему нелегко. Жизнь в капонире слишком уж отличалась от той, к которой он привык. Вся жизнь капонира подчинялась коротким, мелодичным звукам, извлекаемым из блестящего металлического музыкального инструмента. Утром, заслышав тонкий, звенящий звук, доносящийся на нижние уровни по специальным вентиляционным шахтам, в которых для усиления звука были устроены резонаторные камеры, сотни людей вскакивали с узких металлических коек, натягивали одинаковые форменные брюки и грубые высокие ботинки из толстой лосиной кожи и как сумасшедшие неслись наружу. Там люди строились в длинные шеренги и принимались приседать, подпрыгивать и размахивать руками. Это странное действо называлось утренняя зарядка. По сигналу этого странного музыкального инструмента, который, как выяснил Олег, носил название «труба», люди ели, приступали к работе и заканчивали ее, ложились спать и выполняли еще множество странных ритуалов, носящих не менее странные названия: «развод», «вечерняя прогулка» или «вечерняя поверка». Но ко всему можно привыкнуть, если не относиться к этому слишком уж серьезно. И в этом была основная заковыка. Ко всему, что с ним происходило, Олег привык относиться со всей серьезностью. Уж как-то так складывалась жизнь. И потому на него частенько обрушивалась очередная непонятность этой жизни, называемая «наряд вне очереди». Хотя сейчас уже можно было сказать, что эта непонятность за прошедшее время успела превратиться в полную понятность…
Когда он добрался до лифтовой шахты и, поудобней перехватив ведро с грязной водой, уцепился за нижнюю ступеньку лестницы, сверху высунулась чья-то голова.
Затем послышался злорадный голос:
— Эй, ты, щенок, всю воду собрал?
Олег стиснул зубы. Обладателя этого голоса он знал очень хорошо. Чего уж там, именно из-за него он столь часто отправлялся мыть «адову полосу». Впрочем, у Потомственного рядового Тамарова для глубокой нелюбви были не менее веские причины.
— Ну, так вот тебе еще водичка.
После этих слов сверху обрушился целый водопад, сопровождаемый громким, визгливым хохотом, в котором можно было различить как минимум три голоса. Олег еле успел скользнуть назад и отскочить за угол дверного проема, каким-то чудом увернувшись от потока и не замарав форму. Но вот от запаха было не увернуться. Похоже, Тамаров со товарищи уперли из столовой сорокалитровый бак с пищевыми отходами и пару дней выдерживали его где-нибудь на солнышке, дожидаясь, пока все это как следует завоняет.
— Это тебе, щенок, чтоб служба медом не казалась. Работай! — И голоса, возбужденно переговариваясь, удалились.
Олег тяжело вздохнул и ухватился за скользкие от обрушившегося зловонного водопада ступени веревочной лестницы. Что ж, ему придется сделать на пять-шесть ходок с ведром больше, чем он планировал. Это, конечно, если Тамаров не собирался устроить ему еще какой-нибудь пакости. Неприятно, но не смертельно.
Он едва успел собрать последнее, пятое, ведро, как веревочная лестница заколыхалась и перед его задранным вверх носом предстали обтянутые грубой форменной тканью крепкие ягодицы Потомственного старшины Пянко.
— Ну и запашок у тебя, парень, — первым делом констатировал Старшина, спрыгнув с лестницы, — как это ты только устроил?
Олег угрюмо промолчал. Пянко окинул его внимательным взглядом, хмыкнул, потом заглянул в ведро, в котором плавали ошметки полусгнивших овощей и поблескивающие от слизи обломки костей, понимающе кивнул и молча вышел из лифтовой шахты, жестом показав Олегу, что он может продолжать. Тот проводил Старшину взглядом, так и не поняв, для чего Старшина спустился на этот уровень — проверить, как он справляется, или по каким-то своим делам. Какие тут могут быть дела? Каптерок на пятом уровне отродясь не бывало, а сегодня тут, кроме Олега, вообще ни души. Выходной. Но размышлять над этим было некогда. Судя по коликам в пустом животе, уже наступало время обеда, а ему еще предстояло домыть половину «адовой полосы»…
Вечером Олег засел в классе и, раскрыв перед собой переплетенный в оленью кожу том одной из Священных Книг капонира, с тиснеными золотом на коже обложки буквами заголовка «Инструкция по эксплуатации дизель-генератора СДГУ-46-230-МПТ», принялся водить пальцем по желтым, хрупким от времени страницам. Он, конечно, умел читать и считать — в любом поселении дети должны были освоить подобную науку, — но столь толстые книги он видел только в Святом месте, где обычно собирались Главы родов, да еще в доме Старосты. Да и написана эта книга была столь странным языком, что понять в ней что-либо было чрезвычайно сложно. Ну как, скажите на милость, можно понять подобную фразу: «…Следующей причиной падения компрессии в цилиндрах может являться износ поршневых колец». Он абсолютно не представлял себе, кто такая эта «компрессия»? И зачем «поршни» носят такие непрочные кольца? А объяснить ему, что это означает, было некому. Благодаря Тамарову рядом с Олегом не оказалось не то что новых друзей, но даже более-менее близких знакомых. Поэтому оставалось только выучить все наизусть и ждать, когда наконец появится возможность во всем этом разобраться.
Через полтора часа он закрыл книгу. Еще восемнадцать страниц отложились в его памяти до последней запятой. Но до конца тома оставалось еще сорок страниц. А таких томов в Священном месте капонира, которое, как и в любом поселении, носило название «Библиотека», было больше сотни. Поэтому Олег, отложив в сторону одну Священную книгу, подвинул к себе вторую. Эта называлась «Руководство по 5,45-мм автомату Калашникова (АК-74, АКС-74, АК-74Н, АКС-74Н) и 5,45-мм ручному пулемету Калашникова (РПК-74, РПКС-74, РПК-74Н, РПКС-74Н)». С этой книжкой было немного проще. Обращаться с огнестрельным оружием он научился еще в деревне, да и о «калаше» был наслышан. Мужики о нем много рассказывали, но все сходились на том, что он пригоден только на крупную дичь. А, скажем, на птицу или «шкурковать» — не очень-то подходящ. Да и патроны к нему снаряжать было намного сложнее. Так что эта Священная книга была для Олега гораздо понятнее.
На следующее утро Олега вызвал Старшина:
— Ну что, парень, как дела?
Олег переступил с ноги на ногу, потерся щекой о плечо:
— Нормально…
— Это хорошо, что ты так отвечаешь. Рядовые не любят тех, кого называют «стукачами». Но здесь ты можешь говорить свободно. — И он остановился, уставя на своего молодого собеседника пытливый взгляд. Однако тот только набычился и продолжал молчать. Пянко кивнул. — Ну ладно, парень, можешь не отвечать. Только помни, если совсем уж припрет, — заходи. Посоветую, а то и помогу. Я чай двадцать шестой год Старшина, кое-чему научился. Понял?
Олег кивнул, но по его лицу было видно, что предложение Старшины не вызвало у него никакого энтузиазма. А вернее, он его просто пропустил мимо ушей. «Гордый, — подумал Пянко, — но, похоже, ему тяжеленько приходится. Вон мешки под глазами, да и лицо осунулось. Так, пожалуй, и сбежит». А вот этого он не хотел допускать никоим образом. Старшина поднялся из-за стола: