Паж нехотя ушел.
Граф Риго сказал:
– Вы обещали, эн Бертран, рассказать нам о том, как встречались с моим родственником, дьяволом. А вы вместо того тешите нас побасенками о своих детских шалостях, которые, если верить всему, что про вас говорят, с тех пор не слишком повзрослели.
– Ваш родственник, граф Риго, – отвечал эн Бертран вполне серьезно, – отвратителен. Вот как это было.
Из приведенного выше рассказа явствует, что аббат Рожьер был человеком весьма мягким. Однако когда он встретился с врагом рода человеческого, можно сказать, лицом к лицу, то проявил себя отважным и стойким воином веры.
Раз святые братья были пробужены страшным грохотом у ворот. Время было ночное, едва только отстояли всенощную и снова отошли ко сну, весьма краткому, ибо через три часа предстояло вновь вставать к заутрене.
Запалили факелы и собрались, по указанию аббата, во внутреннем дворике, где в дневное время обыкновенно совершаются безмолвные прогулки по крытой галерее и где находится также великая монастырская драгоценность – колодезь.
Воспитанники, которых также подняло с постели необычное оживление в монастыре, проникли во дворик и стали глазеть на происходящее.
От ворот привели странного человека, судя по наружности – весьма низкого и даже подлого происхождения. Он находился в жалком состоянии, беспрерывно рыдал, волосы его были растрепаны и полны репьев. Завидев аббата, он бросился тому в ноги и стал умолять о помощи.
По словам этого человека, господин его, богатый купец из Ауренга, внезапно сделался одержим бесами. Сейчас этот несчастный в доме у одного из «бородатых братьев», который по добросердечию приютил его на ночлег.
Аббат Рожьер внимательно выслушал рассказ и велел доставить одержимого в монастырь. Слуга же сказал, что сделать это весьма непросто, ибо господин его вряд ли ступит на освященную землю по доброй воле. Тогда аббат Рожьер наказал связать купца из Ауренга по рукам и ногам и принести на носилках.
Так и было сделано.
Ночь уже уходила, серый свет разлился по небу. Монахи безмолвно стояли вокруг колодезя в монастырском дворе. Красные отблески от горящих факелов падали на их белые одежды.
И вот на монастырский двор вступили шестеро «бородатых братьев» – крестьян, живущих на монастырских землях. Они несли бьющегося в путах человека, одетого действительно довольно богато.
Аббат Рожьер велел поставить этого человека на ноги, однако от пут не освобождать. Это было сделано.
Тогда несчастный вытаращил свои безумные белые глаза, а уста его, покрытые запекшейся пеной, принялись изрыгать страшнейшую хулу.
Тут-то аббат Рожьер и вспомнил, что поблизости находятся порученные его надзору воспитанники. Однако выгонять их времени уже не было, надлежало действовать со всей решимостью.
Не вступая с бесом в перебранку, аббат Рожьер безмолвно воззвал к Господу, а после вскрикнул:
– Пошел вон!
И с размаху ударил одержимого по лицу.
От пощечины купец из Ауренга покачнулся и упал бы, не поддерживай его дюжие «бородатые братья».
И тотчас же изо рта у одержимого выскочило огромное отвратительное существо. Оно-то и являлось родственником графа Риго, если уж граф так настаивает на этом родстве.
Существо это было размером с кота. Вместо хвоста у него была змея, а на конце хвоста имелась еще одна голова, со свиным пятаком. Под хвостом же располагались срамные уста, которые источали страшный смрад и непрестанно изрыгали поносные речи. Существо было голым, будто бы без кожи, темно-красным, в гнойных нарывах…
В этом месте рассказа домна Маэнц допила принесенное пажом горячее молоко и воскликнула:
– Иисусе милосердный!
Домна же Гвискарда поднесла к лицу платок, будто закрываясь от отвратительного видения, вызванного рассказом эн Бертрана.
Граф Риго наморщил лоб и сердито произнес:
– И вы утверждаете, эн Бертран, что эта мерзкая тварь – мой родственник?
– Вы сами это утверждаете, – учтиво отозвался эн Бертран.
– Мой родич – дьявол, а вы описали какого-то дрянного мелкого беса, – сказал граф Риго.
Вместо ответа эн Бертран пожал плечами. Домна Гвискарда попросила закончить рассказ, что эн Бертран охотно и исполнил.
Мерзость выскочила изо рта у одержимого и заметалась по двору. Лицо у купца было окровавлено, ибо губы его разорвались, когда бес пролезал наружу. Визжа и бранясь, бес бросился монахам под ноги. Но аббат Рожьер простер руку, и существо расточилось, наполнив воздух отвратительным зловонием.
Когда наконец аббат Рожьер огляделся вокруг, он увидел, что почти все в ужасе разбежались. Посреди двора лежал купец, на коленях возле купца стоял слуга, отирая кровь с лица своего господина. Из воспитанников оставался один Бертран де Борн.
Аббат подозвал его к себе.
– Помоги мне добраться до постели, – сказал аббат Рожьер.
Бертран протянул ему руку, и они вместе дошли до дортуара, где монахи спали под одним большим шерстяным одеялом. Аббат Рожьер грузно осел на кровать. Бертран подал ему воды, а после встал на колени и погрузился в молитву. Так прошло довольно много времени.
Затем аббат Рожьер заговорил.
Тут Бертран увидел, что рассвет давно уже наступил и что аббат будто постарел на десяток лет.
Аббат Рожьер спросил:
– Ты все видел?
– Да, – еле слышно проговорил Бертран.
Аббат Рожьер встретился с ним глазами и улыбнулся.
– Я не ошибся ли, Бертран, – ведь ты хочешь стать монахом?
Бертран растерялся.
– Иногда мне кажется – да, – вымолвил он наконец нерешительно.
– Что ж, если захочешь, ты станешь монахом… – Пристальный взгляд. – Но ты действительно этого хочешь?
– Не знаю, – ответил Бертран. – Я жажду сразу всех дорог.
Аббат отставил в сторону глиняную кружку, из которой пил, и сказал просто:
– Что ж, пройди тогда по всем дорогам, Бертран. Возможно, тебе придется пройти их все, чтобы вернуться в Далон навсегда.
– Вы на самом деле намереваетесь уйти в монастырь, эн Бертран? – удивилась Мария де Вентадорн. – В первый раз об этом слышу.
Граф Риго, не чинясь, захохотал так громко, что у домны Маэнц заложило в ушах.
Эн Готфрид тоже был удивлен. Покачав головой, он сказал:
– Вот уж кем не могу вас представить, эн Бертран, так это цистерцианским монахом. В белом облачении, с черным поясом…
– Особенно – с поясом, – протянула домна Маэнц и поглядела на эн Бертрана так откровенно, что домна Гвискарда подняла левую бровь и поджала губы.
Эн Бертран повернулся к эн Готфриду.
– Кто знает, мессен Рыжик, как обернется жизнь. Одно могу сказать наверняка: если чудеса и случаются, то чаще всего – именно в детстве.
Глава пятая
Константин де Борн
В конце лета народился у домны Айнермады мальчик.
Дитя было на диво крепким и горластым. Роды прошли легко, так что когда по случаю крестин прибыли гости, домна Айнермада могла уже выйти их встречать – рослая, под стать мужу, женщина с раздавшейся немного талией, с веснушками на полных руках. Густо увиты синими лентами длинные золотистые косы – до поздней зрелости сохранила их домна Айнермада, а вот зубов потеряла уже немало – по одному на каждого сына, а дочь забрала целых два. Стояла, отступя на шаг, позади мужа своего Бертрана, вся как позднее лето – изобильная, слегка тронутая уже увяданием, но еще полная сил.
И дети ее подросшие тоже вышли к гостям: старший, тринадцатилетний Бертран, что художеству трубадурскому оказался весьма привержен; меньшой, одиннадцатилетний Итье, воинственный подросток, от отца ни на шаг – под ноги его лошади готов был стелиться, лишь бы повсюду с собой брал, куда бы ни завел того драчливый нрав; дочка, девятилетняя Эмелина, с волосами как лен, отцова любимица (скрывал, как умел, да только все про эту тайну знали). В красивом платье вертится, то на одно плечо головенку положит, то на другое, глазками стреляет, в носу украдкой пальцем возит, пока взрослые не видят.