Когда они подошли к «каравану», уже взошла луна. Клодия поднялась в вагончик, чтобы приготовить кофе, как всегда делала после их вечерних прогулок, но Брент быстро схватил ее за руку и вывел из «каравана»…
Клодия не спрашивала, куда они идут, но что-то подсказывало ей: именно в залитом лунным светом тесном убежище между скал она познает своего первого мужчину и будет любить его всю жизнь…
Но вечной любви, конечно, не получилось, с горечью напомнила себе Клодия, решительно шагая к «Единорогу». Моя любовь погибла в тот момент, когда мне открылась горькая правда об этом человеке. А потому я скорее умру, чем позволю ему понять, что помню все, абсолютно все: и это место, куда он меня привез, и те летние дни. Пусть думает, что о нашем прошлом у меня остались лишь самые смутные воспоминания.
«Единорог» славился вкусной едой. Они уселись за столик в тихом уголке у окна, и Брент протянул ей меню. Клодия, не открывая, положила его на стол, сказав:
— Мне зеленый салат и кофе.
Глупо что-то заказывать — напрасная трата денег. Все равно кусок не полезет в горло.
Его соболиная бровь изогнулась в насмешливой улыбке.
— Так вот почему ты так похудела… Жуешь одни листья и запиваешь черным кофе?
Значит, он не все забыл, помнил достаточно, чтобы сравнить сидящую напротив изящную женщину с восемнадцатилетней девчонкой, обладавшей соблазнительными формами. Честно сказать, услышать это Клодии было необыкновенно приятно, ведь Брент изо всех сил старался показать, будто за все эти годы ни разу ее не вспомнил, но вдруг обнаружилось, что это не так.
Впрочем, не стоит забывать, Брент — непревзойденный лжец. В школе лжецов он мог бы получить высший балл!
— Мы здесь по делу, — напомнила Клодия и, когда принесли еду, развернула большую льняную салфетку и расстелила на коленях. — Вот и давай им займемся. Не будем опускаться до личных проблем.
— Опускаться? — Легкая улыбка скользнула по губам Брента. — Помнится мне, в прошлом, когда разговор касался личных проблем, это не означало «опускаться».
Брент поковырял вилкой какой-то морепродукт, который заказал, но есть не стал. Не ответив на бестактное замечание, Клодия склонилась над своим салатом. Ей удалось что-то проглотить, какую-то крошку, не более, но, когда Брент задал следующий вопрос, она даже перестала притворяться, что ест.
Откинувшись на спинку стула, он спросил:
— Твоя дочь… Как ты ее назвала?
— Рози.
Чертовски не хотелось отвечать, но не могла же она промолчать? Однако говорить с Брентом о своем любимом бесценном ребенке она не станет. Ни за что не станет.
— Хорошенькая. — Неулыбающиеся глаза Брента впились в ее лицо. — Рози Фейвел… Похоже на звон колокольчика. Фейвел… Я знаю твоего мужа? — неожиданно спросил он.
Клодия вздохнула. Это его не касается ни с какой стороны. Она ответит, конечно, но ответит только потому, что хорошо знает: если хочешь чего-то добиться, гордость лучше спрятать подальше. А ей приходится думать о будущем отца и ребенка. Значит, нужно извлечь из этой сделки максимальную выгоду, а грубостью ничего не добьешься.
Размышляя об этом, Клодия медленно помешивала кофе.
— Возможно, знаешь, — небрежно ответила она, сделав большой глоток великолепного горячего напитка.
Однако Брент этим не удовлетворился. Требовательный взгляд не отрывался от ее лица.
— Ты мог его видеть в то лето, когда случайно оказался в «Фартингс-Холле». — Клодия решительно отказывалась придавать хоть какую-то значимость тем двум месяцам, что Брент пробыл в поместье. — Тони был бухгалтером моего отца.
— А… Тот светловолосый парень, который вечно околачивался возле твоей мачехи. — Губы Брента сложились в насмешливую улыбку, в голосе прозвучала горечь.
Должно быть, он был здорово уязвлен тогда, подумала Клодия. Еще бы: Хелен отказала от дома ему, молодому, но ветреному любовнику, и предпочла более опытного и надежного «родственника».
Но неужели Брент заметил то, что отец и дочь Салливан по молчаливому соглашению отказывались признавать, — любовную связь между мачехой и Тони?
Клодия покраснела. Мысль, что кому-то еще известно о ее и отца унижении, была горькой и больно била по самолюбию.
— Он, должно быть, лет на двадцать старше тебя. — В глазах Брента появилось такое выражение, будто он презирал все, связанное с Клодией.