Но нельзя. Потому что прав Кощей был. Слабость это моя. А мне нельзя быть слабым. Только не тогда, когда мой список стремительно сокращался, когда мне оставалось так мало до того, чтобы достать ее суку-мамашу. И она поможет мне в этом, хочет того или нет. Я уже приготовил все для добродушного приема доктора. После того, как наиграюсь вдоволь с ее единственной дочуркой и ее неудачником-мужем. И они зря считают, что время стерло их долги. Некоторые мало просто отдать, их даже мало смыть собственной кровью. Их хоронят вместе с должниками заживо.
Она потянулась, сидя на своей кровати, затем посмотрела по сторонам, на мгновение застыв, словно после сна не сразу поняла, где находится. Вскочила на ноги, обхватив себя руками за плечи, и я подался вперед к камере слежения, чтобы насладиться выражением осознания на ее лице. Оно тут же сменяется ужасом… и каким-то смирением. Череда эмоций, как в фильме… отработанная или настоящая, я уже не знал. Тем более, когда Ассоль прошлась по своей клетке, все так же продолжая себя обнимать… но как изящно, черт бы ее подрал, она шла. Словно по красной ковровой дорожке, а не холодному бетонному полу своей камеры. А меня пронзило осознанием собственного наслаждения. Моя. Да. Вот теперь Ассоль принадлежала мне. Вот теперь мне действительно плевать, играет она очередную роль или проживает свою жизнь, говорит правду или откровенно лжет. Потому что теперь она от меня никуда не денется. Моя в самом примитивном смысле этого слова — когда я могу сделать с ней что угодно и когда угодно, и никто и никогда об этом не узнает.
Понимает ли это сейчас моя девочка? И насколько страшно ей от этой мысли? Впрочем, я думаю, что навряд ли. Наверняка, до последнего будет надеяться на то, что ее спохватятся, будут искать. Все же отечественная звезда кинематографа. Да вот только у меня для нее уже была приготовлена легенда. Легенда, которую уже активно распространяли мою люди. Согласно ей, связь с самолетом, в котором летела на съемки своего нового фильма знаменитая актриса Алина Бельская, была внезапно потеряна, а сейчас уже, наверняка, поисковые службы обнаружили обломки аппарата, на котором она прибыла на остров. А среди этих обломков — и останки молодой женщины и экипажа самолета. Естественно, бортовые самописцы выдадут ту информацию, которая выгодна мне сейчас. И тогда я, возможно, даже позволю ей посмотреть на собственные похороны по телевизору, в последний раз посмаковать народную любовь и обожание. Потому что потом она останется один на один с моей ненавистью. С той самой, которую я вижу ответным блеском в глубине зелени ее взгляда.
ГЛАВА 3. БЕС
— Александр Владимирович, она увидеться хочет, — Егор замялся, сминая татуированными пальцами черную короткую шапку, которую носил, кажется, в любое время года, обычно закатывая ее снизу так, чтобы не видны были две прорези для глаз. Зимой он менял ее на такую же вязаную, и обязательно с теми же дырками. Говорил, что никогда не знаешь, когда понадобится лицо скрыть.
— Хочет? — сдержав улыбку, когда он как-то резко глаза прикрыл веками. Да, ведь парень, как и весь остальной персонал сразу же усвоил, что моя гостья здесь на особых правах, пусть даже их у нее по большому счету и не было. И она могла жить хоть в клетке, хоть в моей спальне, никому из них в голову не придет отнестись к ней иначе, чем с уважением и осторожностью. Что мне нравилось в этих ребятах — никаких особых распоряжений по этому поводу я не давал. Только относительно ее кормления и наблюдения в те дни, когда самому приходилось улетать с острова. И в то же время я был уверен — ни один из них не посмеет пальцем притронутся к пленнице или даже заговорить с ней. Жалость ли, похоть ли, сочувствие ли… любые эти эмоции меркнут по сравнению со страхом. Со страхом ошалелым, почти животным. И я постоянно подпитывал в них его, давая четко понять: своим людям я прощаю все, кроме предательства. Предательством автоматически считалось любое, даже малейшее нарушение моих приказов.