– Ну вот, конец твоему смотрению, – поднял голову Беда. – Слушай, а пойдем выпьем! Самое время сейчас!
– Нет-нет, я не могу, – замотал головой Валя. – Меня жена ждет.
– Жена-а? – изумился Мухин. – У тебя что, жена есть?
– А вот представь себе. Жена, Галя. У меня. Есть.
– Да что ты говоришь? Ну тогда точно надо выпить. Слушай, старый, а ну кончай! Ты тут главный орган восприятия отсидел, протрясти его нужно. Делай, что тебе говорят!
Валя хотел обидеться, но взглянул на седые виски и измученное лицо Беды, вздохнул и послушно поплелся за ним следом.
Полуподвальное арт-кафе «Кетчуп и яйца» располагалось в переулке в двух шагах от музея. Интерьер был выдержан в стиле ностальгического минимализма и воспроизводил почти утраченную за годы буржуазного процветания субкультуру рюмочных. К вечеру сюда подтягивалось множество деятелей местного андеграунда. Всех их Беда отлично знал: с каждым что-то было вместе выпито, сожжено, перевернуто или разбито. Однако на этот раз он пересек небольшой зал молча, не обращая внимания на оклики. В последние годы Беда делил завсегдатаев «Яиц» на иуд и чертей, причем в его сознании эти категории легко пересекались. Валя следовал за долговязой фигурой на почтительном расстоянии, как оруженосец.
Приятели заняли столик в дальнем углу и заказали пол-литра, пиво и фисташки.
Через полчаса Мухин уже приканчивал третью кружку. Он подливал водку в пиво, отхлебывал, морщился и говорил с тоской:
– Никому-то теперь, Валька, наше искусство не нужно. Задолбали мы всех, кто мог денег дать. Восемьдесят процентов коллекционеров уехало.
– Куда уехало?
– А туда, где нас не коллекционируют.
– А гранты?
– Вспомнила бабка, как к Соросу ходила! На текущем этапе развития отечественного грантососания, Валик, мы имеем полный ахтунг на всех фронтах. Старые источники иссякли, мода прошла, скандалы игнорируют, в Европе воротят нос. Осталось два варианта: либо ты присасываешься где-нибудь к местному бюджету, либо тебя ждет финансовый паралич и смерть под забором.
Беда залпом осушил кружку и смолк.
– Эх, уехать бы отсюда к черту… – вздохнул он чуть погодя.
Глаза его увлажнились.
– Да куда ты уедешь-то? – по-бабьи подперев щеку рукой, посочувствовал Валя. – Сам же говоришь: Европу мы задолбали.
– Не знаю. Подальше куда-нибудь. На самый край земли. В Бразилию.
– Это еще зачем – в Бразилию?
– А говорят, там на Амазонке водится пятнадцатиметровая джоконда.
– Бедюха, да ты пьян!
– Нет еще.
– Ну и что ты с ней делать будешь?
– Не знаю. Усы пририсую.
– Нет, Борька, все-таки ты безнадежен, – грустно покачал головой Валя.
– А может, мне на природу переключиться? – встрепенулся Беда. – Вон «вопряки» сожгли березовую рощу и сразу в гору пошли. Это, правда, еще при старом режиме было. Эх, какое время ушло!
Услышав слова «березовая роща», Валя вздрогнул и чуть не протрезвел. Перед его внутренним взором заплясали солнечные пятна, и из них сам собой сложился этюд школы Куинджи. Он встряхнулся и спросил, отставляя кружку:
– Боря, давай поговорим серьезно: что ты собираешься делать?
– Не знаю. Думал вот мадам медом накормить, а теперь выходит, что нельзя, раз ее мой кореш сторожит. Да ты не бойся, Валька, я про музей уже даже не думаю. Я не из тех, кто товарищу гадит!
Последние слова Беда произнес громко, чтобы услышали художники за соседним столиком. Те замолчали и обернулись.
– Бедюха, ты чего, гадить перестал? – весело прищурился один из них, большой и волосатый.
– А как же искусство? – подхватил другой, маленький и лысый.
Остальные заржали.
Беда ничего не ответил. Он повернулся к ним спиной и сказал Вале:
– Черти. Наплевать на них. Хотя знаешь что… Вот смотрю я на их рожи актуальные, и чем больше смотрю, тем больше думаю: а может, мне вообще того… картину написать? С коровами… С речкой…
– А сумеешь?
– Умел когда-то.
– То-то что когда-то. А теперь ты современный художник. Значит, только голову в коровью жопу засунуть можешь, больше ничего.
– Это верно.
Помолчали.
– Ну а ты-то сам как? – спросил наконец Беда. – Научился чему-нибудь? Профессию приобрел?
– Нет, ничего не приобрел. Зато я Стендаля почти победил. Мне теперь свет во тьме светит.
– Это как?
– А так. Я теперь горний свет вижу. Иногда.
– Я бывал в горах, – кивнул Беда и добавил, чуть поморщившись: – Красиво там…
– Не горный свет, Боря, а горний. Гор-ний, понимаешь? – поднял палец Валя. – Он во тьме светит, и нарисовать его никак нельзя.
– Ну и слава богу, не рисуй, тебе вредно. А вообще-то, это ты правильно со светом… Эх, уехать бы отсюда к черту…