Об исцелении глаз
Между прочими послушаниями, которые я проходил в Саровской пустыни (мирское мое имя: Иоанн Тихонов Тамбовский), возложена еще была на меня обязанность писать синодики, потому что я довольно хорошо умел писать полууставом.
Так как синодики в Саровской пустыни весьма длинны, то послушание это требовало постоянных и усиленных занятий, а напряженные занятия едва не лишили меня зрения: у меня между глаз образовался нарост величиною с большую горошину, который обезображивал меня и к тому же препятствовал свободно читать и писать. Сначала я скрывал свою болезнь от отца игумена и от братии, не желая, по совету отца Серафима, вообще лечиться, особенно же шпанскими мухами и кровопусканием, как то советовали мне другие. Наконец отец игумен узнал о моей болезни и принудил меня отправиться с просьбой о помощи к отцу Антонию, бывшему тогда строителем Арзамасской Высокогорской пустыни, а впоследствии архимандриту и наместнику Свято-Троицкой Сергиевой лавры, очень искусному в медицине. Но так как я при отправлении своем не зашел к отцу Серафиму за благословением, да и вообще это было всегда против его советов, то, не смотря на все старания отца Антония, я не получил никакого облегчения в болезни. По возвращении же в Саровскую пустынь я пришел к отцу Серафиму и стал просить у него прощения и помощи. Старец благословил меня и, обняв отечески, поцеловал больные глаза мои; потом подал мне двое своих очков, из которых одни были простые, а другие с наушниками, сам надел их на мои глаза и сказал: «Вот тебе дорогие мои очки, они устроены из подзорных стекол», и, наконец, как бы для пробы, лучше ли мне видеть в них, поднес к глазам моим открытый липовый ставенек. Тут увидел я на чистом лоскутке белого полотна сухой, гнойный, кругловатый струп, похожий на оспу, величиной гораздо более прежней медной гривны; от этого струпа исходило необыкновенное благоухание. Я осмелился тогда спросить у батюшки: не тот ли это струп, который образовался по истечении материи из его раны, когда посетила его Царица Небесная? Старец при этих словах поспешно поставил свой ставенек на прежнее место и сказал: «Я уже более об этом трубить-то тебе не буду». Затем посоветовал, чтобы после первого пробуждения ото сна я тотчас бы помазал свои больные глаза горячей слюной, обещая от этого скорое выздоровление. Я принял совет старца с полной верой и на третий день после того, как начал исполнять данное наставление отца Серафима, почувствовал в глазах моих большое облегчение, а через неделю и совершенно болезнь моя миновалась.
О приобщении Святых Таин
По благословению отца Серафима я приобщался Пречистых Таин во все двунадесятые праздники. Накануне этого должен был вкушать пищу только единожды и то с воздержанием, в прочие же дни я употреблял дважды в день вместе с братией.
Однажды, накануне двунадесятого праздника, отпев раннюю обедню и придя в свою келью, я для подкрепления истощенных сил напился чаю и съел просфору. Этим бы и надлежало мне довольствоваться до принятия Пречистых Таин, но когда пошли все к трапезе в обеденное время, то и я, по обычаю, пошел туда же и вкусил там пищу.
После же вечерни зашел ко мне один дальний посетитель, который, питая особенную веру и любовь к отцу Серафиму, имел и ко мне, грешному, доброе расположение. Угощая гостя братской пищей, я еще вкусил с ним вместе. После этого мне вдруг припомнилось, что настоящий день был накануне двунадесятого праздника и что я, по завету старца, должен приобщаться Святых Таин, а потому и вкушать пищу должен только один раз. Начиная думать о своем невнимании к старческой заповеди, я начал падать духом, и чем более думал, тем более отчаивался. Тьма ужасающих мыслей, одна за другой, теснились в голове моей. Одна мысль говорила, что если я не соблюл заповеди старца, то недостоин приобщаться Пречистых Таин; а другая — напротив, что если я не приступаю к приобщению, тогда отец Серафим спросит меня о причине, и как я буду отвечать ему. Третья же мысль, еще страшнейшая, твердила мне непрестанно, что если я дерзну приступить к священной трапезе, несмотря на свое недостоинство, то Господь поразит меня смертью. Несмотря, однако, на эту мысленную борьбу, я всячески старался преодолевать ее, чтобы не лишить себя Святыни и не оскорбить старца, и, готовясь, прочитал правило, потом исповедался. Но хотя отец духовный и разрешил меня, сказав, чтобы я приступил к Святым Таинам без всякого смущения, ибо заслуги Господа нашего Иисуса Христа разрешают все грехи наши, однако же я не успокоился духом. Враг не хотел оставить видимую добычу и всячески старался удалить мою душу от соединения со Сладчайшим Иисусом. На другой день, во время литургии, он напал на меня с теми же убийственными мыслями и в гораздо сильнейшей степени. А когда я надел, по благословению служащего иерея, стихарь, в котором обыкновенно приобщался Святых Таин, мои мучения дошли до самой крайности. Вместо упования на заслуги Христа Спасителя, покрывающие все согрешения, мне представилось, что, по Суду Божию, за мое недостоинство и презрение заповеди старческой я буду или сожжен огнем, или живой поглощен землей в виду всех предстоящих в храме, как только приступлю к Святой Чаше. Уже я весь горел адским огнем и, видимо, погибал в отчаянии, в этот самый миг какое-то неизъяснимое влечение позвало меня в Священный алтарь, и я без всякого рассуждения последовал туда, как бы на призыв моего Ангела-хранителя, по молитвам отца Серафима. Это была та самая минута, когда старец только что приобщился Святых Таин, а служащий иерей готовился отверзать Царские врата. Я взглянул на отца Серафима и увидел, что он сделал мне знак рукой. Со страхом и благоговением обошел я Священный Престол и пал в ноги отцу Серафиму. Старец поднял меня, благословил и сказал мне вот какие сладостные слова, которых я никогда не забуду: «Если бы мы океан наполнили нашими слезами, то и тогда не могли бы удовлетворить Господа за то, что Он изливает на нас туне, питая нас Пречистой Своей Плотью и Кровью, которые нас омывают, очищают, оживотворяют и воскрешают. Итак, приступи без сомнения и не смущайся; только веруй, что это есть истинное Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа, которая дается во исцеление всех наших грехов». Я снова пал в ноги старцу, облобызал его руки и вышел из алтаря в восторге и ужасе от неизреченной милости Господней, показавшей мне в отце Серафиме такой дар прозорливости и духа премудрости. И по молитвам его, я сподобился в этот раз приобщиться Пречистых Таин в такой радости и восторге и с такой верой и любовью, с какими я, по мнению моему, никогда не приобщался.