— Сом! — не своим голосом закричал Содомкин. — Сом! На помощь, товарищи!
Сом хватал раскрытой пастью жаркий волжский воздух. И рванись он хоть немножко, обессиленный водолаз разжал бы руки. За стеклом видно было, как вздулись жилы на лбу Никиты, а лицо было краснее клюквы. Переполненный воздухом костюм, раздулся как аэростат, мелко вздрагивал, потрескивал и гудел, угрожая лопнуть.
— Бери его под жабры! Накидывай петлю! — хором закричали водолазы.
Никиту затолкали со всех сторон. И он увидел через иллюминатор лес загорелых рук, которые схватили сома за голову и хвост. Никита задыхался. Он нажал онемевшим затылком медную пуговицу клапана, выпустил из костюма воздух и, облегченно вздохнув, ушел под воду.
На дне Никита медленно приходил в себя. Наклонив шлем и опустив руки, он тихонько раскачивался в такт дыханию, выпуская через клапан табунки воздушных пузырьков.
А когда отдохнул и поднялся из воды на баркас, то увидел, что сома, обмотанного толстыми веревками, тянули к песчаному берегу человек пятнадцать. Гомон стоял в воздухе. Пес Тайфун скакал, греб лапами песок, лаял и рычал, норовя укусить сома. Семь человек барахтались в воде, сбитые сомьим хвостом, а восьмой — старшина баркаса — упал в воду нарочно, у него загорелся пиджак от сунутой в карман трубки, и теперь, отфыркиваясь, он вылезал из воды на сушу.
Сома вытащили. Поглазеть на него стеклась толпа народа. Сом лежал смирно.
Содомкин сбросил веревки и сел на него верхом. Сом вздрогнул и, изгибаясь, пополз к реке.
— Везет! — закричали в толпе.
Сом проволок на себе Содомкина метра полтора, и в береговом песке осталась за ними глубокая дорога.
Неожиданно сом ударил мощным хвостом, и взметнул вверх песчаную пыль, а когда пыль рассеялась, все увидели, что сом торопливо ползет к воде один без всадника. А далеко в стороне поднимался Содомкин, охая и хватаясь за ушибленные места.
— Беги за седлом! — крикнули ему из толпы и кинулись ловить сома.
Часа через два воинственного сома распилили, как бревно, поперечной пилой.
Ухи было много — угощались все, кто только желал.
Мясо сома было мягким, хотя, и пахло речной тиной и деревянной подводной сваей.
Водолазы с удовольствием ели свежую рыбу.
Никиту поздравляли, хлопали по спине.
Только старшина, у которого сгорел дотла карман, ворчал все время:
— Сплошные убытки от этого сома. Шлем помятый в мастерскую выправлять отдал, ножовка где-то на дне валяется, ни одной сваи не спилено, пиджак сгорел. Завтра я тебя, Никита, чуть свет с постели подниму.
Никита только промычал и мотнул головой в знак согласия, — рот его был занят большим куском сомовьей печенки.
Облокотясь о стол здоровенными руками, он жадно загребал с тарелки жирные куски. Когда съел все дочиста, запил съеденное полведерной банкой воды, в которой плавал похожий на губку морской гриб для здоровья.
И затем внимательно посмотрелся в зеркальце. Ущипнул себя за толстую красную щеку и остался очень доволен.
А Содомкин, весь разукрашенный йодом, с малиновой шишкой на лбу, сидел рядом со старшиной и о пари совсем не заикался. На Пушкова он поглядел одним глазом, второй у него заплыл от синяка.
— Ну, парень, — сказал Никита Содомкину. — Превеликое тебе спасибо за медицинский совет. А то, знаешь, я очень испугался: встретил подходящую рыбу сома, а взять не могу — малокровие мешает. Ну, а теперь, после печенки, малокровие будто рукой сняло. И тебе от синяков советую печенки попробовать.
Утопленник
Был я молодым подводником, только что окончившим водолазную школу, и служил в Балтике на судне «Труженик моря».
Помню, целый месяц у нас не было водолазных работ.
И наши водолазные рубахи висели на крючках в шкиперской под замком.
Корабль — это самая дружная семья. Мы знали характер и привычки каждого из нас. Например, сигнальщик Малахов любил всякие звучные и малопонятные слова. Одни слова он вычитывал из книг, другие сам придумывал и кричал нам частенько: «Алджебруальмукобар-а-а-а! Гаргантюа-а!»
В один жаркий июльский день стояли мы на рейде. Как только дали сигнал: «Команде купаться!» — Малахов, который считался у нас лучшим пловцом, изогнулся, растер мускулы, крикнул: «Никарагуа! Блюз! Кукжылунь!» и ласточкой прянул в воду.
После отбоя все вышли из воды и выстроились. Сделали перекличку — Малахова не оказалось. На борту одиноко лежало его рабочее платье…
Командир отдал нам распоряжение отыскать Малахова. Я побежал в шкиперскую и сорвал с вешалки свою водолазную рубаху. Рубаха большая, складки на ней, что меха баяна. С борта спустили трапик. Натянул я рубаху и встал на трапик. Навесили мне груза, шлем надели, шагнул я вниз, стравил воздух и — на дно. Глубина — восемь сажен. На грунте темно. Глаза только минут через пять в темноте освоятся. Ждать я не стал, — сразу на колени, ползаю, только бы скорее найти. Но хоть бы камень встретился — ничего. «Куда же он пропал?» И в это время чувствую: на спине щекочет вроде как таракан. Вот ведь бродяга куда забрался! «Ну, — думаю, — выйду я из воды и в каюте с тобой расправлюсь».