Она чувствовала, что никто из коллег ее не знает, – даже джентльмены, которые периодически, когда Гермиона была на работе, влезали к ней в квартиру и устраивали осторожный обыск. Несомненно, они обменивались улыбками, осторожно кладя на место крошечную щепочку, которую Гермиона каждый день всовывала между входной дверью и косяком. Она тоже улыбалась – когда замечала, что чьи-то большие грубые ноги в очередной раз раздавили крошку меренги, которую она неизменно бросала на ковер перед дверью гостиной и на которую они никогда не обращали внимания.
Поскольку Гермиона не снимала кольцо, никто, кроме нее самой и Господа Бога, не знал, что изнутри (за немалую сумму) была выгравирована строчка из песни Боба Дилана: «Все в порядке, мама, я истекаю кровью». Гермиона гадала: способен ли в наши дни хоть один проныра из числа ее коллег, включая большинство министров, опознать цитату?
И вот, спустя несколько лет после Дня перехода, в кабинете министров шли взволнованные дискуссии, а Гермиона размышляла, не слишком ли она стара, чтобы работать с мэтрами, в противоположность идиотам.
– Значит, нужно лицензировать Переходники. Долгая Земля – это, конечно, сточная труба в экономическом отношении, но штраф за использование Переходников принесет хоть какой-то доход!
– Не говорите глупостей, – премьер-министр откинулся на спинку кресла. – Вы серьезно? Мы не можем запретить переходы только потому, что не в состоянии их контролировать.
Министр здравоохранения и безопасности, казалось, испугался.
– А я не понимаю, почему нельзя. Раньше нас это не останавливало.
Премьер-министр постучал ручкой по столу.
– Центральные районы пустеют. Экономика в упадке. Разумеется, есть и светлая сторона: эмиграция перестала быть проблемой… – Он засмеялся, но тут же приуныл, и в его голосе, как показалось Гермионе, зазвучало отчаяние. – Знаете, господа, ученые говорят, что параллельных миров может быть больше, чем людей на Земле. Какую политику мы изберем, зная это?
Хватит.
Гермиона вдруг поняла, что чаша переполнилась.
Хотя шумный, нелепый и бессмысленный разговор продолжался, она, с тонкой улыбкой на губах, набросала пару строк безупречной питмановской скорописью, положила блокнот на стол и, получив кивок одобрения от премьер-министра, встала и покинула кабинет. Возможно, никто даже не заметил ее ухода. Оказавшись на Даунинг-стрит, она перешла в параллельный Лондон, который кишел охраной. Но за несколько лет Гермиона настолько примелькалась, что полицейские проверили у нее документы и пропустили.
Она перешла еще раз. И еще, и еще…
Впоследствии, когда Гермионы Доуз хватились, один из секретарей расшифровал оставленную записку с деликатными росчерками и изящными изгибами.
– Похоже на стихи, сэр. Или на песню. Что-то о людях, которые критикуют то, чего не в силах понять. – Она взглянула на премьер-министра. – Что это значит, сэр? Сэр? Вы в порядке, сэр?
– Вы замужем, мисс… извините, не знаю, как вас зовут.
– Каролина, сэр. У меня есть парень. Очень надежный, хозяйственный. Я могу вызвать врача, если надо.
– Нет-нет. Просто все мы чертовски не соответствуем ситуации, Каролина. Правительственные дела – просто нелепый фарс. Мы вообразили, что властвуем над своими судьбами. На вашем месте, Каролина, я бы немедленно вышел замуж за этого надежного хозяйственного парня, если вы действительно так считаете, и убрался в другой мир. Куда угодно…
Он плюхнулся в кресло и закрыл глаза.
– Господи, помоги Англии и всем нам.
Каролина не знала, спит он или бодрствует. Наконец она выскользнула за дверь, прихватив забытый блокнот Гермионы.
Глава 11
Через неделю после разговора с Кличи коллеги Моники начали называть ее Зловещей Янсон.
А через месяц Зловещую Янсон послали в Приют – «домой», как выражался Джошуа. Это был убогий перестроенный многоквартирный дом на Союзном проезде, в одном из самых неприятных районов Мэдисона. Но она сразу поняла, что Приют хорошо содержат. Там она вновь негласно встретилась с четырнадцатилетним Джошуа Валиенте. Янсон поклялась, что, если Джошуа ей поможет, люди будут смотреть на него не как на проблему, а как на человека, который способен найти ответ. Ну… вроде как на Бэтмена.
Вот во что спустя несколько лет после Дня перехода превратилась молодая жизнь Джошуа.
– Вам теперь, наверное, кажется, что это случилось давным-давно, – ровным голосом сказала Селена, вместе с Джошуа углубляясь в недра Трансземного института.
Он не ответил.
– Значит, вы стали героем. У вас есть плащ супермена? – не унималась Селена.
Джошуа не любил сарказм.
– Только дождевик.
– Я пошутила вообще-то.
– Я понял.
Еще одна запретная дверь распахнулась перед ними, открылся очередной коридор.
– По сравнению с нами Форт-Нокс похож на дуршлаг, правда? – почувствовав неловкость, спросила Селена.
– Форт-Нокс сейчас и есть дуршлаг, – ответил Джошуа. – Просто удивительно, что оттуда еще не выносят золотые слитки.
Селена фыркнула.
– Я просто сравнила, Джошуа.
– Да. Я понял.
Она замолчала. Повисшая пауза ее раздосадовала, особенно в связи с тем, что она на самом деле пыталась сказать: что последовательные миры до сих пор пугали. Но, кажется, Джошуа ничего не боялся. Селена заставила себя улыбнуться.
– Здесь я вас оставлю. По крайней мере, пока что. Мне не разрешено подходить слишком близко к Лобсангу. Это можно лишь немногим. Я знаю, Лобсанг хочет обсудить один проблемный отчет по итогам вашего недавнего путешествия в отдаленные последовательные миры.
Она, конечно, пыталась что-нибудь выведать. Джошуа подумал, что нашел рычаг, которым надеялся воспользоваться Лобсанг, чтобы завербовать его.
Он ничего не сказал, и Селена не добилась никакой реакции.
Она вежливо провела Джошуа в комнату.
– Приятно было познакомиться лично.
Он ответил:
– Желаю вам такого рейтинга, о каком вы сами мечтаете, Селена.
Она застыла перед закрывающейся дверью и была готова поклясться, что бесстрастное лицо Джошуа расплылось в улыбке.
Внутренние покои этой внушительной цитадели напоминали кабинет джентльмена эдвардианской эпохи, вплоть до камина, в котором потрескивало полено. Огонь, впрочем, был ненастоящим и даже не вполне убедительным, с точки зрения Джошуа, который каждую ночь, которую проводил в лесу, разводил настоящий костер.
– Добрый день, Джошуа, – произнес голос из ниоткуда. – Жаль, что вы меня не видите, но дело в том, что видеть действительно практически нечего. А то, что есть, созерцать, к сожалению, неинтересно.
Джошуа сел в кресло. Некоторое время стояла тишина. Почти дружеская. Рядом потрескивал искусственный огонь. Если прислушаться, можно было различить определенную последовательность, которая повторялась каждую сорок одну секунду.
Голос Лобсанга успокаивающе произнес:
– Кажется, я уделил этому недостаточно внимания. Да, я имею в виду огонь. Не волнуйтесь, Джошуа, я не читаю мысли. Пока что. Но вы каждые несколько секунд поглядываете на камин и беззвучно шевелите губами, когда считаете. Интересно. Никто до сих пор не замечал несовершенство камина. Но вы, Джошуа, конечно, заметили. Вы наблюдаете, слушаете, анализируете и в своем вместительном черепе проигрываете все варианты развития текущей ситуации, какие только в силах представить. Один английский политик некогда сказал, что, если он получит пинка под зад, на его лице не дрогнет ни один мускул, пока он не решит, как быть. Ваша наблюдательность – свойство, которое делает вас весьма полезным. И вы к тому же не боитесь, не так ли? Я не замечаю никаких признаков страха. Наверное, потому, что из всех людей, бывавших в этой комнате, вы – единственный, кто знает, что может уйти в любой момент. Почему? Потому что вы умеете переходить без прибора – да, да, я знаю. И от тошноты вы тоже не страдаете.