«Да чтоб тебя прокажённые ойры драли, бесова призма!» — с ненавистью воскликнул Вейгер у себя в голове — «Переродила меня в теле ничтожного бастарда! Жирного вонючего ублюдка!»
Спал Вейгер один, поэтому по родовой привычке был в исподнем. На толстых руках-сардельках росли рыжие волосы из чего старый воин сразу сделал вывод, что отпрыск пошёл больше в мать, чем в отца.
«Ну конечно, он весь в мать! Настоящий Брод никогда не запустил бы себя до такого состояния!»
Негодовать и размышлять дальше над происходящим бывший предводитель воинов Арханура не смог, потому как тот, кто пинал его в ступню, неожиданно наклонился, схватил парня за щиколотки и в наглую потащил из палатки наружу.
— Э-эй, рыжая свинья! Какого дьявола ты дрыхнешь, не постирав от дерьма мои портки! — орал мерзкий мужской голос.
Ночная рубашка задралась от трения с мокрой землёй, покрытой редкими пучками травы. Кожу на оголившейся спине зацарапали мелкие камешки и обломки веток. Выехав из палатки, как сани по снегу, Бёрк увидел тёмное вечернее небо, окаймлённое кронами высоких мохнатых сосен.
Крепкая мужская рука в кожаной перчатке схватила его за не длинные кудри и потянула вверх. Юноша был вынужден неловко сгруппироваться и подняться, чтобы ему не выдрали клок волос.
— Я тебя спрашиваю, жиртрест сраный! Почему работа не выполнена, а ты уже развалился на моей постели⁈
Взрослый мужчина, головы на две выше паренька, склонялся и орал ему прямо в лицо. Из рта крикливого несло жутким духом тухлого мяса и перебродившего кислого пива.
— Да ты столько жрёшь и так мало работаешь, что выгоднее тебя самого на мясо пустить, грёбаный хряк!
Тут ладонь сжимающая кудри, резко дёрнула голову Бёрка в сторону, отправляя его в падение, обратно на размокшую почву. Рыжий бастард шлёпнулся, мгновенно перепачкивая нос, глаза, губы и исподнюю одежду в скользкой грязи. Вокруг разразился громкий многоголосый смех. Множество других мужчин, упиваясь, насмехались над ним.
«О как…» — только и подумал Вейгер.
Он поднялся на четвереньки, протёр веки пальцами и осмотрелся. Взору открылся вид десятков палаток и шатров разбитых посреди хвойного леса. Тремя словами — обычный армейский лагерь. Вид этот был до того близким и родным душе старого воина, что он почувствовал себя, как дитя вернувшееся в отцовский дом, спустя долгие годы.
Но вот, жёсткий пинок в зад, вернул его в суровую реальность нового бытия. Юноша опять упал на живот и впечатался лицом в грязь. Смешки всё ещё долетали отовсюду, хоть и не такие резвые.
— Ты там ещё долго будешь в своей любимой луже плескаться, а⁈ Свинтус⁈ Ну-ка подорвался и поскакал отмывать мои вещи в реке!
Бёрк неспешно поднялся, оценивая обстановку опытным глазом. Сейчас он стоял посреди небольшой полянки на въезде в лагерь. В таком месте обычно разбивали палатки самые конченные отбросы. Под ногами у него разместилось целое озеро вытоптанной сапогами и копытами грязи.
Напротив торчал с горделивым видом рослый темноволосый мужлан. Носатая рожа с редкой мерзкой щетиной скалилась кривыми жёлтыми зубами. Облачён он был в стандартную кожаную броню рядового бойца Арханура. Помятые штаны небрежно болтались на длинных ногах, а концы расстёгнутого пояса свисали из-под кирасы.
По сторонам от крикливого бродили другие подобные ему солдафоны. Некоторые из них с хищными призрительными улыбками взирали на Бёрка.
«Так-так…» — анализировал Вейгер — «Судя по времени суток и окружающей обстановке, это стадо обнаглевших баранов только что припёрлось из рейда. Уставший и обозлённый, бывший деревенский плотник, по имени Шарк, решил заняться своим любимым делом и поиздеваться над рыжим пухлым оруженосцем. А ведь мной правнук, пускай и рождённый от служанки, стирал этому уроду вещи сегодня днём. Но Шарку плевать. Он просто любит унижать слабых и самоутверждаться за счёт них.»
Старому воину хотелось порассуждать ещё и о том, почему это демоническая призма начала перерождать его в разных отпрысков, по конкретной ветви семейного древа. Но на подобные мысли не оставалось времени, ведь терпеть дальнейшие издевательства он больше не намеревался.