успел вырасти приличный сугроб. Значит, не появлялась,..
«Спасибо снегу. Летом, не рискуя подвеской, здесь не спустишься даже на джипе, - оценил он высоту бордюра и проделанные маневры. - Надо позвонить Зине, предупредить, что опаздываю. Уснул только под утро, соответственно - проспал... Голова гудит... Пожалуй, до встречи с архитектором успею побывать на Чкалова», - глянул он на часы на приборной панели.
Этот маршрут - кольцо вокруг дома Кати с небольшой остановкой - в последние дни стал для Ладышева обязательным, куда бы ни ехал: из офиса или в офис, утром или вечером. Здесь он устраивал себе короткий перекур, во время которого вглядывался в ее окна и пытался обнаружить там хоть какие-то изменения. Но ничего не менялось: занавески на прежнем месте, свет не включен. И никаких следов возле стоявшей во дворе машины, на которой уже успел вырасти приличный сугроб. Значит, не появлялась,..
Ладышев искал Катю с вечера того дня, когда вышла статья об отце. Поджидал ее на Чкалова, у родительского дома в Ждановичах, у здания редакции, на парковке возле кардиоцентра, а еще названивал по всем известным ему телефонам. Но она как в воду канула, никто о ней ничего не знал и не слышал. Единственным, кто мог пролить хоть какой-то свет на эту непонятную историю, был ее отец, Александр Ильич Евсеев. Но он в таком состоянии, что желательно его не беспокоить. Тревожить Арину Ивановну Вадим тоже не решался.
Однажды в отчаянии он набрал номер Колесниковой. Увы, та даже о статье ничего не слышала, соответственно, не знала и остального. Зато дала номер «верного оруженосца» Проскуриной Вениамина, услугами которого как фотографа время от времени пользовалась. Не успев обрадоваться, Ладышев тут же расстроился: в ответ на звонок бесстрастный женский голос сообщил, что телефон переключен на СМС-роуминг. Судя по всему, Потюня за границей.
Набрав ему сообщение, Ладышев перечитал текст и хотел уже отправить, но в последнюю секунду кольнула ревнивая мысль: «А вдруг он там вместе с Катей?»
Сообщение так никуда и не отправилось. По той же причине Вадим не позвонил Генриху в Германию, хотя столько раз доставал его визитку, крутил в руках и снова прятал.
Нараставшее день ото дня беспокойство усиливалось обострявшимся чувством ревности. И если днем временное спасение от мыслей о Кате он находил в рабочей суете, то вечера в пустой квартире казались невыносимыми. Белый махровый халат в ванной, забытая заколка для волос, столик-трансформер, шуба в шкафу, мелодия, под которую они когда-то танцевали, шлепанцы... Даже тумбочка в прихожей, на которой Катя обычно оставляла сумку и перчатки, напоминала о той, которая так недолго задержалась в его квартире.
А ведь была еще мама, переживающая не меньше.
«За что ты так с нами, Катя? Ну ладно я, это еще можно понять -сам хорош. Но почему ты не пожалела ее? - после каждого визита на Пулихова терзался он от обиды за мать. - Ведь прекрасно знаешь, как она к тебе привязалась. Теперь вот сидит на таблетках, чуть что - в слезы... Как объяснить ей, что я не могу тебя найти? Чем это закончится? Снова будут скорая и больница, из которой она может и не вернуться? Я даже реже стал к ней заезжать: нет сил видеть немой вопрос в глазах и чувствовать свое бессилие».
Сказать все, как есть, было нельзя, ничего не сказать - невозможно. К тому же пару дней назад в глазах матери Вадим заметил промелькнувший упрек... Но это уж слишком! Он и так себя корил за то, что выдержал слишком долгую паузу, прежде чем поехал к Кате. И это в день ее рождения!.. Не зря Потюня предупреждал: можешь опоздать.
«А ведь еще недавно счастье, казалось, вот оно - в руках: я нашел женщину, о которой мечтал... - от воспоминаний защемило сердце. - ...Нет, разве Катя может не переживать, не думать о нас с мамой? С ней определенно что-то случилось!»
Ладышев в тревоге хватал телефон, нервно касаясь пальцами дисплея, снова пытался дозвониться, слал СМС. Порой среди ночи срывался с места, не дожидаясь лифта, бежал вниз, садился в машину, летел на Чкалова, затем в Ждановичи и далее по кругу: «Только бы узнать, что с ней все хорошо, и больше ничего не надо!» Доезжал до последней точки привычного маршрута, обреченно останавливался, курил, думал. Ну хоть бы что-то! Хоть бы какая-то зацепка!
Бесплодность поисков выхолащивала настолько, что, вернувшись в свою квартиру, он мог часами сидеть на кухне, с тоской смотреть на огни ночного города, не в состоянии ни думать, ни двигаться...