Кабинет редактора «Московских новостей» Романа Романовича Грачева. Грачев, стоя у стола, рассматривает свежую полосу. Тут же стоят замредактора Куликов, ответственный секретарь Чаклис и завотделом информации Лужанский.
— А тут что за дыра? — Грачев ткнул карандашом.
— Тут спорт. Сорок строк Серикова, — объясняет Чаклис.
— Где ж они?
— Вот, по отделу уважаемого Павла Александровича…
— Что это значит? — грозно нахмурясь, обращается к Лужанскому Грачев. — Где Сериков?
— Сериков здесь, готов… Звонил, что едет… — поспешно объясняет Лужанский.
— Ну как же так, Павел Александрович? Уже шестой час.
— Он явится с минуты на минуту. Он в дороге!
Олег Николаевич Сериков тем временем влезает в окно. Младенец с изумлением глядит на него и вдруг разражается плачем. Сериков сваливается с подоконника на пол, сидит на полу, тяжело дыша. Его провалившиеся глаза изнеможенно сияют. Затем Сериков встает, подходит, шатаясь, к окну, смотрит вниз. Толпа внизу аплодирует. Крики: «Браво!» Сериков раскланивается.
Распахивается дверь, и вбегает почти нагая женщина, в купальном халате.
— Ах! Кто это? — Женщина замирает в ужасе. — Убирайтесь вон! Я позову милицию!
— Послушайте, дело в том, что… — Он все еще тяжело дышит, язык его не слушается, и, кроме того, ему нестерпимо смешно. — Они почему-то решили… — Он давится смехом, — что ваш ребенок… И я — по трубе, по трубе, понимаете? Я — по трубе…
— Ах, вы по трубе?! — Женщина бросается к окну.
— Ну, конечно!
— Боже мой, но он же привязан к батарее! А я пошла на минуту…
— Я уже по… Я по… — Не в силах от смеха вымолвить ни слова, он машет рукой. Зараженная его смехом, она тоже начинает смеяться. Это почти истерика. Они оба хохочут. Он жестом показывает, как он карабкался по трубе. Рыдают от хохота.
Наконец, отсмеявшись, он вытирает слезящиеся глаза, говорит спокойней:
— Извините, пожалуйста…
Идет к двери. Она провожает его.
— Ничего, ничего. Пустяки…
— Я вам наследил…
— Да ради бога!
Женщина кивает, улыбается, по выражение ошеломленности еще не покинуло ее. Он чувствует, что ей сейчас хочется одного: чтобы он скорее исчез. И он исчезает. Дверь захлопывается.
Кабинет Грачева.
Кроме Грачева, Чаклиса, Куликова и Лужанского тут еще две женщины делового вида, зашедшие в кабинет и ожидающие конца разговора Грачева с Лужанским. А разговор этот уже принял довольно нервный характер.
— Почему, Павел Александрович, вы пытаетесь оправдывать каждый свой ляпсус и промах? — спрашивает Грачев. — При всем уважении к вашему опыту, возрасту…
— Не корите меня возрастом! Да, я сорок два года в газете, но я…
— А почему вы так реагируете на любое замечание?
— Павел, ты не прав, — говорит Чаклис.
— Это же чистая формалистика! — волнуясь, говорит Лужанский. — Сериков сейчас будет здесь и принесет несчастные сорок строк… Смешно!
Грачев вздыхает, пожимая плечами. Вид его говорит: «Да, трудный случай…» Вновь углубляется в изучение полосы. Пауза. Но это не мир, а лишь краткое, полуминутное перемирие. Грачев отрывается от полосы и, усмехаясь, спрашивает:
— А если не явится? Если не принесет?
— Тоже ничего страшного не случится.
— Верно, не случится. Но Сериков получит выговор, и вы тоже! — закипая, повышает голос Грачев. — Потому что должна быть дисциплина.