Людмила Сталь не боялась войны, считая, что коммунизм наступит раньше. Не понимала, что только война и способна поторопить историю. В 1939 году она отравилась, будучи на десять лет старше Жермены де Сталь. Или ее отравили, что вернее. У большевиков это равнозначно, ибо все равно, считали они, нет ничего более неизбежного и естественного, чем смерть, а уж каким путем и по чьей воле она наступит, не имеет существенного значения.
Она и сама верила, что войны и социальные потрясения - лишь отражение неисповедимых процессов в астрале, так что корить себя, ужасаться творящемуся злу и каяться за него - просто бессмысленно. А культура свое слово уже сказала, ничего не изменив и только умножив зло. Культура истощилась, уступив свое место гнусному пороку содомии, ибо выплеснула все свои силы и таланты на тот истоптанный холм, именуемый Голгофой, и не дано ей понять, почему всякое изреченное слово становится ложью. А, значит, все правильно.
Слово о полку
Вернемся к военному параду в Петербурге, столь восхитившему Жермену де Сталь в 1809 году. Безукоризненный воинский строй, блеск гвардейских киверов, многоцветье мундиров, полковые знамена, барабанная дробь - все это, несомненно, очаровывало, но мадам подумала тогда о другом. О том, что впоследствии породило мысли Федорова и действия Сталина касательно русской армии. Было в них нечто от Фридриха Ницше: «Народы, имевшие какую-либо ценность, ставшие ценными, никогда не делались таковыми под влиянием либеральных учреждений: великая опасность делала из них нечто заслуживающее уважения, опасность, которая впервые знакомит нас с нашими средствами защиты, с нашим оружием, с нашим духом, которая принуждает нас быть сильными».
Далеко не все это понимали. Но в России хотя бы пытались понять: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?..»
Не даром, но и недаром. Только сам вопрос шире ставить надобно. Почему, как пики горных вершин, высятся в ратной истории русского народа - Куликовская сеча, Бородинское сражение, Сталинградская битва, Курская дуга? Битвы - не столько победные, сколько утратные, опустошительные. Шли вперед, не думая о победе и о славе ратной не помышляя, а только желая одолеть врага. И гибли, оставаясь зачастую безымянными.
После Куликовской битвы Тохтамыш разорил Москву, ибо некому стало защищать ее, и накануне Бородино Москву сдали - почему же они причислены к русской воинской славе, а победные сражения на Воже, при Березино, в иных местах остались в исторической памяти рядовыми эпизодами? На Курской дуге были обескровлены армии двух фронтов, не слишком даже и пошатнув тем самым сложившегося равновесия сил - почему столь высоко вознесена и эта битва, едва ли не затмившая Сталинградскую?
Мамая о том не спросили, а Наполеон ограничился уклончивым объяснением. Не добавил ясности и Лев Толстой, описавший Бородино в подробностях: «Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть - для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершенно очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение».
Наполеон дал, Кутузов принял... И это верно. Однако всего вернее, что время подошло русскому народу подняться и, пролив кровь великую, выстоять, о победе и славе не помышляя - выстоять. За четыре с лишним века до Бородино можно было откупиться от Мамая дарами щедрыми и златом, и дальше жить-поживать под ордынским ярлыком. Можно было и от Бородино отойти на юг - к нетронутым войной селам и городам непуганым - и там укрепляться достатком.
Можно было. Но тогда бы и мы, стали другим народом, если вообще остались бы русскими, и свои решающие битвы, к коим неспешно готовились в недосягаемой для врага стороне, мы бы неминуемо проиграли. Другие народы, может быть, сочли бы удачей мирный исход, избежав рабской покорностью пролития крови, но для России такого пути не существовало. Старой Смоленской дорогой пролег ее путь. И вечной памятью двенадцатого года.
Что же до Полтавского сражения и до пушкинской «Полтавы», то грому и блеску хватило там на все «лейб-компанство» Петра, включая и того, кто «счастья баловень безродный, полудержавный властелин». Также и «незалежную» хоругвь Мазепы, Кочубея и Орлика не уронили впоследствии столь же продажные их потомки, что отгребались от России самостийным веслом - Грушевский, Скоропадский, Петлюра, Бандера, Шухевич, Коновалец, Чорновил, Кравчук, Кучма, Ющенко... И так, видимо, далее: «Рэгачи, бамбуло, над раегэпанным коханнем!..» Что на мове означает: «Смейся, паяц, над разбитой любовью!» Вот он и смеется, пока не «перекандубасывся» на Майдане. Кто бы знал, что это такое...